Во время поездки Штайн помогла Беллу понять ситуацию на востоке, откуда она родом, и рассказала о политической деятельности ее кузена Рихарда Куранта в рядах социал-демократов. Курант, сказала она, борется с тенденцией среди крайне левых в социалистическом движении продвигать насильственный коммунизм [1].

Пока ветхий поезд дребезжал на восток, Белл расспрашивал Штайн о ее философских исследованиях. Недавно она написала первую книгу об эмпатии (Einfühlung[85]) [2], открыв средний путь между изолированным атомизмом британского либерализма, с одной стороны, и блочной вселенной немецкого идеализма – с другой. В сопереживании, утверждала Штайн, мы одновременно переживаем индивидуальность, социальность и их взаимопреобразующие отношения. Белл перенес этот урок на политику. Силезия, Польша и Германия нуждались в уважении. Почтить всех сложно, но это был единственный способ избежать войны.

На следующий день он сел на поезд из Бреслау, где остановилась Штайн, в Силезию. Судя по сообщениям газет, он ожидал попасть в зону боевых действий, но прибыл и обнаружил, что ситуация мирная, хоть и напряженная. Это был не последний раз, когда СМИ неправильно поняли ситуацию.

Поезд Белла доковылял до Катовице, крупного промышленного района, и здесь ничто не напоминало о концентрированной, дымчато-черной промышленности других частей Европы. Район был зеленым. Между шахтами и сталелитейными заводами лежали тщательно возделываемые поля, а некоторые из крупнейших заводов располагались в лесах. Возможно, это было первое место в мире, где тяжелая промышленность получала прибыль, не уродуя землю.

Но теперь, когда немецкая промышленность была разрушена, Силезия стала местом тихого отчаяния. Белл видел, как «ежедневно возле казарм местного отряда пограничников стоит жалкое скопление голодных детей, ожидающих объедков». Большинство школьников были полуголые. Даже родители с хорошей зарплатой знали, что магазины пусты.

Он начал массово проводить интервью с местными жителями. Следуя своему примеру в Берлине, он разговаривал с политиками, журналистами, владельцами бизнеса, профсоюзными лидерами, военными и людьми, выбранными наугад. Некоторые в Лондоне были обеспокоены тем, что агента могли обманом заставить посоветовать Союзникам пойти на уступки. Белл объяснил: печальная реальность настолько всеобъемлюща, что такая иллюзия невозможна.

На улицах он подслушивал разговоры, которые велись до его приезда. Он также наугад посещал магазины с польскими названиями в витринах. «Практически все собственники заверили меня, что не считают себя поляками и не желают присоединения к Польше». Этнически они были поляками, но большинство из них говорили только по-немецки, как и веками их предки. У них не было причин лгать человеку, который представился британским корреспондентом и был один, без немецкого куратора.

Его опыт подсказывал, что передача этого региона Польше была бы огромной ошибкой. Живая реальность на местах «приносит немало сюрпризов тому, чьи знания были почерпнуты из этнографической карты. Эта земля на протяжении многих столетий была бесспорной частью Германии, а ее промышленное развитие полностью обеспечивалось немецким капиталом и предпринимательством. Сомнительно, возможно ли здесь совместить доктринерское применение 14 пунктов Вильсона с принципом самоопределения». Он сообщил, что только плебисцит – серия местных региональных голосований – покажет правду. Это согласуется с уроком феноменологии: ценность субъективной точки зрения от первого лица не должна быть отнесена к наборам данных, как этнографические данные. Для феноменологии данные ценны, но для их существования необходимы личные цели и постоянное внимание.

Впервые А12 услышал об идее плебисцита от польского священника. Хотя Белл был протестантским методистом, а не католиком, он не был фанатиком и сразу понял многообещающую идею. Ответ на вопрос, присоединятся ли различные части Силезии к Польше или Германии, должно дать местное население.

Обрадованные представители немецкого правительства пригласили Белла на ужин. А12 совершил редкий дипломатический хет-трик: три страны (две другие – Канада и Великобритания) купили ему еду в качестве гонорара за информацию. Он усердно работал, чтобы найти баланс между конфликтующими силами и избежать войны, и благодарные немцы знали об этом.

В то время как маргинальные боевики хотели войны, местные немецкие и польские лидеры пытались обеспечить мир, приемлемый для обеих сторон. В Силезии, в отличие от Берлина, военные и политические власти по-прежнему действовали в гармонии. Белл встречался за вином с разумными людьми, такими как капитан Ранген, руководитель пограничной охраны, и Отто Херзинг, социал-демократический государственный комиссар, который справедливо правил Силезией, но использовал железный кулак против терроризма. (Впоследствии Херзинг был противником нацистов, которые наказали его за неповиновение, лишив пенсии.)

Затем Белл встретился с знатной и богатой семьей фон Доннерсмарк, владевшей большой долей в силезской промышленности. Интервью состоялось в их усадьбе, замке Нойдек. Расположенный на 70 000 акрах земли, он был любимым охотничьим домиком кайзера Вильгельма II, последнего лидера Второго рейха. Разговор Белла с семьей укрепил его уверенность в том, что будет ошибкой украсть эти фабрики у немцев, которые их создали и знали, как ими управлять. Хотя богатая Силезия могла бы стать ярким перышком в шляпе новой Польши, ценой этого были бы беспорядки и война.

МИ-6 срочно отправила Белла обратно в Лондон для допроса, прежде чем он отправился в Париж, чтобы встретиться с британскими составителями мирного договора. Следующим в их списке стоял силезский вопрос. Информация А12 снова станет надеждой на предотвращение войны.

Однако Силезия была не единственной немецкой проблемой Белла. 12 апреля, в очередной дождливый день, коммунисты провозгласили Баварскую Советскую Республику в южной земле Германии. Ефрейтор Адольф Гитлер представлял Мюнхенский совет на своей первой выборной должности. Гитлер, обожавший униформу, наверняка носил красную повязку, как и остальные его товарищи. (Даже как будущий фюрер Германии, он оставался приверженцем превращенного в оружие Маркса[86] [3].)

Вскоре после начала советского эксперимента в Мюнхене он подвергся критике. Правительство Германии уполномочило фрайкор разгромить коммунистов, как они сделали в Берлине. К началу мая они выполнили свою кровавую задачу. Милитаристы убили тысячи людей, многие из которых оказались в плену. Как и в Берлине, некоторые наемники фрайкора впали в ярость и устроили резню простых граждан.

Гитлер избежал казни. Капитан Карл Майр, который позже руководил идеологической обработкой Гитлера немецкой секретной службой, писал, что ефрейтор «походил на уставшую бездомную собаку, ищущую хозяина» [4]. Бездомная собака стала информатором и обрела нового хозяина. Военные наградили его повышением в отряд, который охотился на членов Красной Республики. Предатель Гитлер сохранил свою зарплату, в то время как другие левые солдаты пали от пуль палачей фрайкора.

Демократические немцы впадали в мрачную депрессию. «Наиболее информированные», сообщил Белл, заявили, что «лидеры Союзников поражены слепотой. К этому времени они должны знать, как здесь обстоят дела. Но они не осознают, что они сами и вся европейская цивилизация