Беззаконие и коррупция росли. Промышленная ситуация была «критической», а ситуация с занятостью – «отчаянной». Белл сообщил о сотнях тысяч безработных только в Берлине. Их социальных пособий было достаточно, чтобы купить скудные пайки, но не более. Тем временем в Германии предлагалось много вакансий, но немногие были готовы их принять. Заработная плата едва превышала правительственные подачки, а у рабочих, не имеющих достаточного количества еды, не было сил работать. В результате промышленность оказалась «на грани краха».

Все в Германии «считались с вероятностью или неизбежностью большевизма». Белл убеждал, что независимо от чьего-либо суждения о том, преуспеет коммунизм в конечном итоге или потерпит неудачу, будет это хорошей или плохой идеей, все же важно учитывать, что большинство немцев считали, что он скоро захватит страну.

Немецкие источники Белла сообщили, что даже либеральные условия мира не остановят повстанческое движение, угрожающее стране. Белл знал, что только иностранная помощь могла спасти ситуацию. Крупные промышленники уже готовились к неизбежной победе коммунизма. Однако многие официальные лица в Британии считали, что это была просто пустая угроза, призванная напугать Союзников и заставить их пойти на уступки.

По словам Белла, такая уловка была немыслимой: «Люди, которых я видел, были настолько разными, насколько это вообще возможно. Я позаботился о том, чтобы исключить возможность сговора с целью произвести на меня заранее условленное впечатление, и я учитывал такую возможность везде, где были основания ее подозревать».

Все влиятельные люди в Германии размышляли о возможности контрреволюции, способной победить демократическую Ноябрьскую революцию 1918 года. Это движение соблазняло даже молодых людей из богатых классов. Один источник, почти наверняка известный педагог Курт Хан, рассказал Беллу, что «старшие мальчики не читают ничего, кроме экстремистской прессы, и, к его большому беспокойству, не способны осознать, что эти теории означают на практике». Теории требовали от Германии новую Великую войну.

Политическая ситуация развивалась в сторону худших возможностей. Независимые социалисты Германии, которые были близки к коммунистам на идеологическом уровне, но сумели остаться ближе к миролюбивому центру, теперь поддерживали мировую революцию и диктатуру пролетариата. Подобный революционный интернационализм, продолжал Белл, явно несовместим с хорошими отношениями с Англией.

Разгневанные массы Германии радикализировались и начали понимать, что обладают силой. Когда он приводил последователям коммунизма очевидные контраргументы (например, что глупо социализировать обанкротившиеся предприятия[78] и что социализированное железнодорожное сообщение работает не лучше, чем частная промышленность), люди, исповедовавшие революцию, не могли ему ответить. Вместо этого они предлагали «поговорить с Эрнстом Доймигом[79]!». Доймиг был, как выразился Белл, «немецким Лениным». Это был культ личности, последователи которого отказались от разума.

Хуже того, беспорядки, спровоцированные левыми политическими силами, неизбежно усиливали позиции реакционных экстремистов справа. «Есть признаки, что националисты надеются использовать беспорядки в качестве средства политической кампании, выдавая себя за единственную партию, при которой возможен возврат к порядку».

Независимые социалисты радикализировали рабочих. Националисты радикализировали средний и высший класс. Только бедняки, казалось, с ошеломляющей уверенностью цеплялись за демократический эксперимент. Беллу было неловко это слышать, потому что он знал, что западных демократических победителей его успех, похоже, не заботил. Они хотели только краха коммунизма. Демократические лидеры Германии знали больше, чем их сторонники, и они все больше отчаивались. Друзья Британии в Германии были «крайне разочарованы» позицией Лондона. «Они говорят: “Если бы вы пошли до конца и уничтожили Германию в ноябре, это была бы ужасная, но честная процедура. Делать то же самое путем медленного истощения и продления страданий под прикрытием перемирия и мирной конференции – это отвратительно”».

Источники Белла были убеждены, что однажды большевизм вырвется наружу и захлестнет континент. Это означало, что «Англия находится в непосредственной опасности». Если боевики захватят Германию, они потребуют войны с Великобританией. До удара национал-социалистов по Британии в 1940 году оставался еще 21 год, но намерения уже были ясны.

Был ли выход? Единственная надежда заключалась в «укреплении позиций нынешнего правительства». Решительное заявление Союзников, которое покажет немецкому народу, что с принятием большевизма он многое потеряет, и заверит в готовности Союзников завязать отношения с нынешним правительством и заключить мир, приемлемый для Германии, – буквально единственный шанс спасти ситуацию. Такое заявление должно быть сделано в течение следующих нескольких дней, иначе оно не подействует».

«Самые надежные люди искренне верили», заключил Белл, что «только укрепление народного влияния демократических и социалистических партий и Национального собрания может предотвратить катастрофу».

Одних речей будет недостаточно, но слова о предстоящей поддержке немецкой демократии дадут Британии время для действий. «Речь уже не о том, чего кто-то желает или думает, что мы должны получить от Германии, – сказал Белл, – а о последней практической возможности прийти к взаимопониманию с умеренными и ответственными элементами, чтобы противостоять общей опасности».

Предупреждение об угрозах стране является одной из важнейших задач разведки. Белл обнаружил серьезную угрозу. МИ-6 организовала интервью, необходимое для распространения информации, с самим британским премьер-министром. А12 дал Ллойду Джорджу шанс от имени Британии представить Вторую мировую войну и то, как ее избежать.

Что касается способности Германии выплатить репарации, экономист Джон Мейнард Кейнс был высоко оценен за предложение умеренной выплаты в размере от двух до трех миллиардов фунтов стерлингов. Официальные британские представители лорд Самнер и Уолтер Канлифф предложили ошеломляющую сумму 24 миллиарда. Но Белл превзошел Кейнса и настаивал на том, что ожидать немедленной выплаты абсурдно. Страна отчаянно нуждалась в помощи, чтобы выжить.

Были ли слова Белла эффективными? В тот день Ллойд Джордж присутствовал на Совете четырех. Невозможно точно определить влияние слов Белла на его мышление, но шестеренки внезапно повернулись в правильную сторону, и в работе начались серьезные изменения. Уходя от своего предвыборного обещания 1918 года, что гансы будут платить до тех пор, пока не запищат, премьер-министр начал работать над снижением ожиданий. 25 марта он заявил, что требования о репарациях «должны быть урегулированием, которое не будет содержать в себе никаких провокаций для будущих войн и составит альтернативу большевизму» [8]. Это был аргумент Белла, и совсем недавно премьер-министр говорил иначе.

Одновременно британская пропагандистская машина начала работу по смягчению общественных ожиданий. Лондонская газета Daily News[80] заявила о новой экономической реальности: не было «ни малейшего» шанса на выплату огромной контрибуции со стороны Германии [9].

В тот вечер Белл ужинал с Робертом Борденом в ресторане Majestic. Отель был «очень оживленным местом», как выразился Морис Ханки, куда, «по-видимому, были привезены все самые красивые и хорошо одетые светские дамы из разных отделов. Я не знаю, как они делают свою работу, но вечером они танцуют, поют и играют в бридж» [10]. Белл