– Ну, так, – шепнула Марьяна.

– Так, так… Тут вот в чем дело. Ты когда-нибудь слышала проЗакон Всемирного Воздаяния? – с усмешкой спросил Борис и тут же замахал наМарьяну: – Ну что ты, что?

Да, наверное, у нее стали такие глаза…

– Ах, да! – вспомнил он. – Конечно, слышала. Еще бы! Я ведьи сам впервые услышал эти слова от твоего отца, от Михаила Алексеевича, царствоему небесное.

В голосе Бориса прозвучало неподдельное уважение, и Марьянабыла тронута.

– Закон Всемирного Воздаяния… А означает это, что тебе раноили поздно воздастся по заслугам. Причем не в загробном мире, где рай и ад, ине сансара тебя обратит в какую-нибудь гадость, если чрезмерно грешил. Получишьсвое еще при жизни: не рано, так поздно. Непременно получишь! В зависимости отколичества и качества благословений или проклятий, которые ты успел накликатьна свою голову. Что характерно, мирозданию до лампочки, кто тебя проклинает:безвинные жертвы или, к примеру, злодеи, которых ты совершенно справедливопокарал. Обидно, да? – хмыкнул Борис. – То-то, что обидно… И вот, моя радостьМа-ря-ша, если следовать логике этого закона, ты получила на полную катушкуиз-за того, что случилось со мной той ноябрьской ночкою.

Какое-то мгновение Марьяна смотрела на него, ничего непонимая. Потом у нее в глазах потемнело от ненависти. И в этой тьмезашевелились, задвигались три фигурки…

– Да, – с трудом выговорила она. – Над тобой, конечно,стояли с плетьми. Особенно вначале! – выкрикнула она сорвавшимся вдруг голосом,в котором зазвучало все, что она испытала в те бесконечные часы: и страх, иотвращение, и ревность. Жгучая, мучительная ревность!

Борис поглядел на нее изумленно, растерянно. Потом отвелглаза.

– Там были какие-то мужики. Были, ведь так? – спросил он.

Марьяна, опустив голову, кивнула, стараясь, чтобы Борис неувидел ее слезы.

– Были. Но потом ушли.

– Конечно. Потому что я согласился на условия тех тварей вженском обличье: или я у тебя на глазах с полной самоотдачей трахаю их, покаони сами пощады не запросят, или девки опять зовут своих дружков – и те втроемтрахают тебя на моих глазах. Пока… пока они сами не запросят пощады. Я их успелувидеть, когда мы только вошли. Они бы тебя замучили до смерти. Ну, я и выбрал…меньшее зло. – Он хмыкнул.

Марьяна сидела, не поднимая головы, не в силах сказать нислова. Но молчание длилось недолго.

– Спорим, я знаю, о чем ты сейчас думаешь? – раздалсянегромкий голос Бориса, вновь исполненный такой ненависти, что Марьяна в испугевскинулась. – О том, что если женщина в постели может притвориться, то мужчина– нет? У него ничего не получится, если он сам не захочет, да? Ну так вот! –выдохнул он торжествующе. – Я хотел! Хотел, да! Спасти тебя – и поиметь этихдевок. Я знал, что тебе все покажут. Ох, как мне хотелось тебя достать, дапокрепче! Ледышка, Снежная королева! Вспомни наши ночи. Я только один раз иполучил от тебя, что хотел, но пришлось «промокашку» пожевать. А ты,бедненькая, так ничего ни разу и не чувствовала. Ох, каким дураком я себе из-заэтого казался, каким несчастным дураком, неспособным удовлетворить женщину! Аэта женщина просто не способна была получить удовлетворение, оказывается. Тынебось так и живешь – в узел завязанная. И думаешь, что секс – это такаягадость, такая грязь, да?

– Секс? – пожала плечами Марьяна. – Я, видишь ли, сексом незанимаюсь.

– Ну! – вытаращил глаза Борис. – Что, всё одна и одна?

– Почему же одна? Если тебя это так интересует, естьчеловек… Я люблю его. А он любит меня. И, знаешь, когда мы вместе, никаких«промокашек» нам не нужно.

Ей вдруг нестерпимо захотелось рассказать Борису проГригория. Объяснить, как это бывает, когда встречаются люди, предназначенныедруг для друга. Вообще неизвестно, кто из них кого соблазнял, она просто умерлабы, наверное, если б Григорий тогда не сказал ей, в тот их первый вечер, чтонет у него больше сил только смотреть на нее, только целовать и обнимать, чтоон хочет слиться с ней всем телом, всем сердцем и доказать: они половинкицелого, нашедшие друг друга. Он оказался прав!

Борис между тем смотрел прищурившись, словно хотел каким-тонемыслимым образом проверить, правду ли говорит Марьяна. И наконецудостоверился: помрачнел, поджал губы – обиженно, по-детски; и это до такойстепени напомнило Марьяне прежнего Бориса, нервного, обидчивого, которого онатак и не сумела полюбить, как ни старалась (Григория-то не старалась, а просто полюбила!),что ей стало невыносимо жалко его. Она свое счастье нашла. А он?!

– Прости, – пробормотала Марьяна. – Прости, Боречка, я женичего не знала…

– И ты прости, – каким-то будничным тоном ответил Борис. – Ятебя чуть не задушил, да? В «психушке»? Отец рассказывал… Но ведь я тогда ивпрямь крепко сдвинулся. Мне казалось, что ты – это она. Та сука…

– Виктория, что ли?

– Какая там Виктория! – отмахнулся Борис. – Во-первых, чертзнает, как эту курву звали, а во-вторых, и она, и вторая из этой компании –всего лишь статистки. Так сказать, послушные орудия разнузданных страстей. И нетолько своих…

– А чьих же? – вскинула брови Марьяна – и удивилась тоске,глянувшей на нее из глубины темных глаз Бориса.

– Их же там три было, ты разве не видела? Три!

– Верно, – вспомнила Марьяна. – Только одна участия непринимала, держалась в стороне.

– Она-то все и затеяла, – кивнул Борис. – Hичего себе, встороне!

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Марьяна. –Конечно, она давала вам «промокашку» и вообще… как-то руководила. Я ещеподумала тогда, что она себя оставляет… ну…

– На сладкое, да? – хмыкнул Борис. – Вроде как приз ударникусексуального труда? Ошибаешься. Ей до меня и дотронуться было противно, этойЗолотой Лисичке!

– Золотой Лисичке?!

Что-то такое Марьяна слышала. Давно, несколько лет назад. Ахда! Так звали какую-то шантажистку, поразившую Марьяну мещанской установкой наспасение от бед: гарантом благополучия для нее была трехлитровая банка,наполненная золотишком. Выходит, что одна из «черноголовых» – та, свеликолепной фигурой, в золотом платье, – и была Золотой Лисичкой?

Не может быть. Ведь все, что знала о ней Марьяна, довольноневинно, хоть и аморально. А то, что ей пришлось увидеть…