Моя подруга - месть - Елена Арсеньева

Русский человек любит крайности!

А. Н. Островский

– Оружие есть? – выдохнула Надежда, втолкнув Марьяну вкомнату.

Не ожидая ответа, захлопнула дверь и обрушила платяной шкафс такой легкостью, словно это была субтильная этажерочка. Дверь оказаласьнадежно забаррикадированной.

Марьяна зажала уши.

– Тише, Саньку разбудишь! – шепнула она по привычке, ноприкусила язык, встретив яростный Надеждин взор. И все же привычка ещевластвовала над ее поступками: заставила сбросить босоножки, добежать нацыпочках до двери в спальню и, затаив дыхание, заглянуть в щелочку.

Впрочем, ни Ларису, ни Саньку, если уж они действительнохотели спать, не так-то легко разбудить, особенно после утренней беготни пораскаленным и узким, как печные трубы, улочкам старого Каира. Вот и сейчас онилежали рядышком, свернувшись на широченной – что вдоль, что поперек – кроватипод пышным балдахином: Лариса в белой рубашонке, Санька в белых трусиках. УМарьяны привычно стиснуло сердце – он такой худенький! Но хоть подзагорел,слава Богу.

Ярко накрашенные ногти Ларисы казались россыпью клубники назеленом поле шелкового покрывала. Марьяна вспомнила, как Виктор, увидев этупостелищу, вдруг рухнул на колени и, воздев руки, простонал: «Какое поношениеислама… На этом зеленом знамени мы будем поклоняться Эросу!»

Лариса и Марьяна легкомысленно расхохотались, Санька,конечно, принялся допытываться, кто такой Эрос, а Надежда только поджала своитщательно нарисованные губы – и ничем более не выдала неодобрения дурачествуХозяина. А ведь кто знает, подумала сейчас Марьяна, может быть, именно этанеосторожная шутка и назвала на их беспечные головы весь этот нынешний кошмар,такой внезапный и необъяснимый?..

Грохот вырвал ее из оцепенения. Торопливо прикрыв дверь вспальню, она оглянулась и увидела, что шкаф-защитник ходуном ходит: люди,которые пытались отодвинуть его от двери, были уж никак не слабее Надежды! А тастояла на коленях, оперев о комод руки, в которых сжимала пистолет.

– Оружие есть, говорю? – сердито переспросила она. – Да уйдиты в угол, укройся, ради Христа, ты же на линии огня!

Марьяна послушно метнулась за диван, все еще не понимая, чтопроисходит, однако вид воронено поблескивающего «макарова» заставил вытащить изсумочки миниатюрную газовую «беретту», сам факт обладания которой преждедоставлял ей немало приятных минут – до самого последнего мгновения, когда«беретта» появилась не только ради любования ее совершенной формой, но,наверное, и для своей страшной работы.

Круглые тоненькие, словно наведенные китайской тушью, бровиНадежды взлетели:

– Боже упаси тебя из этой дуры стрелять!

– Почему? – задиристо спросила Марьяна, чувствуя разом иоблегчение, и обиду. – Я могла бы…

– Ты могла бы нас всех сразу же вырубить здесь, в четырехстенах! – рявкнула Надежда, не спуская глаз с двери, и вдруг Марьяна увидела,как в белой, покрытой золоченой лепниной створке появилась маленькаякругленькая дырочка; что-то тихо гавкнуло в коридоре, и тут же огромная ваза срозами, стоявшая совсем рядом с Марьяной, разлетелась вдребезги, а малиновыемокрые лепестки усыпали пол.

– Пригнись! – взвизгнула Надежда, и только теперь Марьянапоняла, что глухое тявканье в коридоре было не чем иным, как заглушенным звукомвыстрела.

В них стреляли! Не просто хулиганы преследовали двух белыхженщин. В них стреляли!

– Что вам нужно? Я позвоню в полицию! – закричала Надежда насвоем ужасном английском, который без опыта общения с ней мало кто мог понять.

Телефон стоял в углу, на ажурном столике, и Марьяна ужеизготовилась ползти к нему, потому что звонить в полицию – это было самоеразумное, что они сейчас могли сделать, но тут стало ясно, что Надеждины словавсе-таки поняты нападающими: выстрел рассеял по комнате золоченые осколкителефонного корпуса, а за дверью раздался одобрительный возглас.

– Е-мое! – пробормотала Надежда. – Что же это делается, а?!

Марьяну до дрожи напугало помертвевшее лицо всегданевозмутимой «железной леди», как называл Надежду Виктор. А еще он звал ее БМП– боевая машина пехоты, но это когда сердился, а чаще: «броня крепка и танкинаши быстры», «мой бронежилет» или просто – «последняя надежда», потому чтоНадежда, с ее фигурой цирковой акробатки и внешностью размалеванной матрешки,была его бессменным, вот уже пятый год, личным телохранителем.

– Черт, черт, черт! – выкрикивала Надежда. Пистолет в ееруке трижды вздрогнул, и Марьяне показалось, будто он трижды выстрелил непулями, а этим коротким словом. – А чего это я сижу? Где Витька? Почему онздесь, а я там?

– Наоборот, – поправила Марьяна, припав к парчовомуподлокотнику дивана. – Он там, а ты – здесь. И что значит – почему? Здесь жеЛариса! И Санька! Их надо охранять!

– Ну уж, имела я их в виду! – отмахнулась Надежда. – Мнеплатят не за то, чтобы я за Ларискиной юбкой следила. Санька – это вообще твоязабота, барышня, а мое место рядом с Хозяином. Может, он где-то с простреленнойголовой лежит, а я тут с тобой лясы точу!

В ее зеленых выпуклых, как бусины, глазах вдруг всплеснулсябезрассудный бабий страх, и будь у Марьяны сейчас побольше времени, онанепременно задумалась бы, а в чем, собственно, кроются корни воистину собачьейпреданности Надежды Виктору – и глухой, сдержанно-почтительной, но нескрываемойнеприязни к его жене. Однако сейчас было не до психоанализа. Стоило тольковообразить, что произойдет с Санькой, Ларисой и с ней самой, Марьяной, еслифанатичная Надежда вдруг решит бросить их и прорываться с боем на выручкуХозяину… А Виктор небось и ведать не ведает, в какой они попали переплет: сидитсебе по горло в зеленой нильской воде на вилле Азиза или в его кабинете,занятый – также по горло – своими таинственными и опасными, как змеиный клубок,делами… Сбежит Надежда, а она, Марьяна, с этой бесполезной «береттой»,останется единственной защитницей Ларисы и Саньки! Стоило лишь подумать обэтом, как слезы невольно навернулись на глаза.

Надежда покосилась на ее вытянувшееся лицо и зло ощерилась:

– Да не реви! Что я, больная – под пули лезть? Волей-неволейбудем тут вместе сидеть! Однако какого черта им надо, этим жареным петухам?