— Но не будешь искать сам?

Олег подумал, ответил просто:

— Буду.

Фагим долго молчал, теперь все лицо стало красным клубкомдвижущегося огня, а глаза и рот белыми от ярости. Голос прогремел:

— Тогда ты обречен! Отныне ты — вне закона. Наша мощьтебя найдет!!!

Лицо стало расплываться, Олег быстро крикнул:

— Отныне?.. А чьи попытки были раньше?..

Последнее красное пятно исчезло в темноте. Голос неотзывался, и Олег открыл глаза. Перед ним горел костер, багровые угли ужепокрылись серым толстым пеплом. Небо медленно светлело, в кустах сонночирикнула ранняя пташка.

Олег подхватился на ноги, тело застыло в долгом сидении,слушалось плохо. Он потряс Гульчу за плечо, крикнул в ухо:

— Уходим! Уходим немедленно!

Она послушно поднялась, широко раскрыв глаза. Ее качнуло, онедва успел подхватить, снова тряхнул:

— Слышишь?.. Бери котомку, уходим немедленно!

Гульча раскрыла глаза еще шире, но Олег видел, что она спит.Сцепив зубы, он подхватил котомку, застегнул пояс, бросил Гульчу на плечо ибегом бросился через лес. Гульча начала тереть кулачками глаза, возиться,поджимая колени. Олег решил было, что она устраивается спать, но вдруг над ухомраздался ее голос:

— Что?.. Почему?.. Куда?

— Доброе утро, — буркнул Олег. Он на бегу поставилее на ноги, сильно шлепнул сзади — с пробуждением!

Она терла глаза, пробовала зевнуть, едва не задохнулась,закашлялась, и лишь тогда проснулась окончательно. Увидела, что они стремглавнесутся через утренний лес, вскинула брови еще выше, глаза были, как блюдца:

— За нами гонятся? Говард?

Олег не отвечал, на бегу ухватился за ожерелье с деревяннымифигурками. Пока левой рукой отводил прыгающие навстречу ветви, пальцы правойруки прощупывали обереги, судорожно искали нужные, отбрасывали, наконец зажаличто-то твердое, выпускать отказались. Олег быстро перевел взгляд на обереги.Грубо вырезанный птичий клюв выглядывал из-под указательного пальца, а среднимОлег прикрыл извилистую бороздку, что могла означать змею, воду, верхнее небо.

Он выбежал на поляну, небо открылось шире. В синеве пролетела,дергаясь из стороны в сторону, белая бабочка, блеснули слюдяные крылышкистрекозы. В немыслимой высоте что-то виднелось.

Олег с трудом различил сокола-сапсана.

Слева над зелеными вершинками пролетел, медленно взмахиваябольшими черными крыльями, крупный ворон. Он миновал было поляну, затем замер,не двигая крыльями, начал набирать высоту, но не улетел от поляны, а поднималсяк небу кругами, как голубь.

— Брат, помоги! — взмолился Олег.

Он вперил взгляд в далекую сверкающую точку, пытаясьнащупать сокола. Ворон поднялся над лесом, пошел ходить кругами. Головуповорачивал, глядя на проплывающие внизу деревья и поляны то одним глазом, тодругим. Когда был над поляной, где затаились под деревом Олег с Гульчей,встрепенулся, чаще заработал крыльями...

Он не заметил блеснувшего, будто серебряная молния,стремительно падающего сокола. Сапсан страшно ударил грудью, во все стороныбрызнули черные перья. Олег слышал, как хрустнули птичьи кости. Сокол подхватилна лету мертвую добычу и, роняя капли крови, поволок над лесом, часто и натужнохлопая крыльями.

— Спасибо, брат, — крикнул Олег вслед. — Тывсегда будешь на гербе нашего рода... Всего народа!

Он потащил Гульчу за собой, в распадке между низкими, словноболотные кочки, холмами замер, попятился. Гульча смотрела непонимающе, Олег злопрошипел:

— Змеиное место... Они и тебя не пощадят, поняла?

С этими странными словами — более того,оскорбительными! — потащил в обход. В быстром беге Гульча задыхалась, онапотеряла все убийственные слова и сравнения.

Бежали долго, пещерник часто менял направление, хватался занелепые обереги, раздражал Гульчу языческими обрядами, от чего-то прятался,заставлял ее ползти через бурелом, хотя рядом оставалась чистая поляна,продираться через колючие кусты, минуя ровное место.

К полудню он ее едва тащил, но чем выше поднималось солнце,тем чаще радостно блестели глаза пещерника. Наконец он сказал ясным и вроде быудивленным голосом:

— Кажется, оторвались... Никогда бы не подумал... Такиепротивники!

— Го... вард? — прохрипела Гульча пересохшимгорлом.

Олег даже не одарил ее взглядом:

— Бери выше... Эх, это же в характере нового народа:воровать — так золотую гору, драться — так с медведями, а если в постель тащить— то королевскую дочку!

Гульча сказала с достоинством:

— Не знаю, о каком народе говоришь, но я — дочь Марка,из рода Ламеха, где тридцать поколений великих царей и семьдесят малых...

— Уговорила! — перебил Олег, скаля зубы. —Хочешь, сейчас тащи в постель, топчи мою невинность!

Гульча смерила его недоверчивым взглядом. Глаза пещерникалихорадочно блестели, руки крупно тряслись. Они остановились на уютноймаленькой поляне, но пещерник не бросился сгребать сухие ветки для костра, неснял лук. То садился на пень, то вскакивал, суетливо дергал шеей. Глаза егошарили по верхушкам деревьев.

— Ручей близко? — спросила Гульча.

Пещерник отмахнулся, но Гульча уже услышала слабое журчание.Когда, смыв пот и грязь, она вернулась на поляну с котелком в руке, Олег лежалу костра, забросив руки за голову. Глаза его неподвижно смотрели в синее небо.Рядом на широких листьях лопуха были разложены последние куски зайчатины,купленные в веси.

Гульча поставила котел на огонь, села возле пещерника,обняла его. Он поднял голову, глаза его были веселыми:

— От своего не отступишься?

— Разве я похожа на дуру? — ответила она сподчеркнутым негодованием.

Олег опустил затылок на ладони, с закрытыми глазамивслушивался в нежные пальцы, что едва слышно скользили по широким пластинкамего напряженных мускулов, а те, твердые как дерево, медленно уступали еемягкому нажиму, размягчались. Кровь ходила свободнее, давно не испытываемыйпокой овладел всем его существом. Он взял ее за руки, притянул к себе. Ееогромные глаза приблизились, в последний момент он пытался хоть что-то прочестьв них, но черные зрачки цепко держали свои секреты, а затем губы встретились.Олег дал себе погрузиться в пламя, по жилам побежала горячая кровь, но заметил,что сама Гульча скована — бедняжка так долго пыталась утащить его в постель,что ждет подвоха, напряжена, хотя скрывает старательно, прямо одеревенела.

Скрыв вздох, Олег повел губы вниз по шее, задержал их вложбинке, где сходятся тонкие ключицы, опустился в ложбинку между упругихгрудей, что сразу напряглись, а ярко-розовые соски поднялись и застылиобжигающе-твердые. Гульча закрыла глаза, в щеки бросился румянец. Олег наблюдалискоса, но, даже закрыв глаза, он видел ее насквозь — проклятие долголетия. Вюности женщины разные, удивительные, а потом уже видишь одинаковые группы,замечаешь общие закономерности... Через полсотни лет уже знал, лишь взглянув налицо женщины, какая у нее грудь, удобно ли будет кормить ребенка, ибо соскибывают плоские, торчащие и вдавленные, какого цвета сам сосок, как растутволосы в подмышках... Еще через сотню лет уже точно знал, в каком случае и какповедет себя, какие слова скажет, какой рукой коснется. Стал чудо-лекарем, ибонаучился с первого взгляда определять болезни, хвори, мог совершенно точносказать, что кому принимать как лекарство... Человек во плоти своей настолькопрост, что удалось познать его в первые же двести лет жизни!