Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прямо передо мной была заброшенная ферма, рвы, деревья. Я стрелял по всему этому. Было старое здание с двумя куполами, похожими на глаза лягушки. Я обстрелял эти купола.
А тем временем «Двайер» подтянул свои тяжелые орудия.
Повсюду разрушения.
Не очень помню, что было потом, но мне и не нужно помнить - есть видео. Рядом были журналисты, они снимали. Я их ненавидел за то, что они здесь, но мне приказали провести для них экскурсию. Они, в свою очередь, согласились не публиковать какие-либо изображения или информацию, которую получили, пока я не уеду из страны.
Скольких человек мы убили? Журналистам хотелось знать.
Мы не могли ответить точно.
Сказали, что неопределенное количество.
Мне казалось, что я находился в наблюдательном пункте долго. Но вскоре после того дня меня вызвали на север, на базу передового развертывания «Эдинбург». Я сел в «Чинук», заполненный мешками с письмами, лег среди них, чтобы спрятаться. Через сорок минут приземлился в болото. «Когда, черт возьми, успел пойти дождь?». Меня поселили в доме из мешков с песком. Крошечная кровать.
И сосед в комнате. Эстонский офицер войск связи.
Мы подружились. Он подарил мне для знакомства один из своих значков.
На расстоянии пяти миль от нас находилась Муса-Кала, город, прежде бывший крепостью талибов. В 2006-м мы его захватили, для британских солдат это была тяжелейшая битва за полвека. Более тысячи талибов взяли в плен. Мы заплатили столь высокую цену, но вскоре снова безалаберно потеряли этот город. Теперь мы захватили его второй раз и были намерены удержать.
Грязная это была работенка. Один из наших парней недавно подорвался на растяжке.
Кроме того, жители города и окрестностей нас презирали. Местных, которые с нами сотрудничали, подвергали пыткам, их головы висели на копьях вдоль городских стен.
Сердца и умы так не завоюешь.
17.
Я ходил с патрулем. Ездил с конвоем танков «Симитар» с базы «Эдинбург» по Муса-Кале и окрестностям. Дорога привела нас к высохшему руслу «вади», и тут мы наткнулись на растяжку.
Первая растяжка, которую я увидел.
Я должен был вызвать экспертов по обезвреживанию бомб. Через час прилетел «Чинук». Территория показалась мне безопасной для приземления, я бросил дымовую гранату, чтобы указать наилучшую точку и направление ветра.
Команда саперов выскочила из вертолета и приблизилась к растяжке. Медленная кропотливая работа. Прошла целая вечность. Всем нам в это время грозила опасность. В любую минуту могли появиться талибы, вокруг гудели мотоциклы. Несомненно, это разведчики талибана. Определяют наше местонахождение. Когда мотоциклы подъехали слишком близко, мы выстрелили из сигнальных пистолетов, чтобы их отогнать.
Нас окружали маковые поля. Я смотрел на них и думал о знаменитом стихотворении: «Во Фландрии в полях цветут, пылают маки»... В Британии мак был символом памяти, а здесь - просто полновесная монета. Весь этот мак скоро переработают в героин, продадут и купят пули, которыми талибы будут стрелять в нас, купят растяжки, которые оставят для нас на дорогах и в высохших руслах рек.
Например, как эту.
Наконец, саперы взорвали растяжку. В воздух поднялось облако в виде гриба, в котором было так много пыли, что сложно было поверить в наличие там чего-то еще.
Потом они упаковали оборудование и улетели, а мы отправились дальше на север, всё глубже в пустыню.
18.
Мы собрали на площадке свои транспортные средства, назвали это гаванью. На следующий день, и через день, и потом мы все так же отважно патрулировали город.
Нам приказали демонстрировать свое присутствие.
Приказали всё время передвигаться.
Пусть талибы волнуются, нужно выбить их из колеи.
Но главной целью была поддержка американского наступления. Над головой постоянно ревели американские реактивные самолеты, в соседней деревне звучали взрывы. Мы работали в тесной связке с американцами, постоянно устраивая стычки с талибами.
Через день-два после обустройства гавани мы сидели на возвышении, наблюдая за пастухами вдали. В радиусе многих миль видны были только эти люди и их овцы. Сцена довольно невинная. Но пастухи подошли слишком близко к американцам, те занервничали. Американцы сделали несколько предупредительных выстрелов. Конечно же, они попали в одного из пастухов. Он ехал на мотоцикле. Мы находились слишком далеко, чтобы точно понять, случайность это или умышленный выстрел. Мы смотрели, как разбегаются овцы, потом увидели, как американцы окружили и арестовали пастухов.
Когда они ушли, я пошел на поле с несколькими солдатами с Фиджи и забрал мотоцикл. Вытер его и увез с поля. Позаботился. Американцы допросили пастуха, забинтовали рану и отпустили, он пришел к нам.
Его поразило, что мы спасли мотоцикл.
Еще больше его поразило, что мы его помыли.
И он был почти в ауте от того, что мы ему мотоцикл вернули.
19.
На следующий день, или, возможно, через день к нам присоединились трое журналистов. Мне приказали отвезти их в зону боевых действий, провести экскурсию, но они должны были четко понимать, что новостное эмбарго остается в силе.
Я ехал на танке «Спартанец» впереди конвоя, журналисты прятались внутри. Они постоянно пытались вырваться и ворчали на меня. Им хотелось выйти, сделать фотографии, снять видео. Но это было небезопасно. Американцы еще зачищали территорию.
Я стоял на башне танка, тут один из журналистов дернул меня за ногу и снова попросил разрешения выйти наружу.
Я вздохнул:
- Ладно. Но не забывайте о минах. И не отходите далеко.
Журналисты выбрались из «Спартанца» и начали настраивать камеры.
Несколько мгновений спустя парней впереди нас атаковали. Над нашими головами свистели пули.
Журналисты замерли и беспомощно посмотрели на меня.
- Не стойте там! Возвращайтесь в танк!
В принципе, мне они в танке были не нужны, но мне очень не хотелось, чтобы с ними что-то случилось, пока я тут за старшего. Не хотелось, чтобы на моей совести была смерть журналиста. Такая ирония судьбы - это уж слишком.
Через сколько часов или дней мы узнали, что американцы сбросили «Хеллфайр» на соседнюю деревню? Было много раненых. Мальчика из деревни везли в горы на тачке, его ноги, свисавшие из тачки, были разорваны в клочья.
Двое мужчин толкали тачку прямо на нас. Я не знал, кем они приходятся мальчику. Родственники? Друзья? Подойдя к нам, они не смогли ничего объяснить. Никто из них не говорил