Цезарь с Помпеей вошли в триклиний вслед за Крассом иТертуллой, и верховный жрец сразу столкнулся с консулом Цицероном, обсуждавшимкакую-то проблему с Муреной. Увидев Цезаря, оба замолкли, и Цицерон подошел кЮлию, поспешив приветствовать его. Высшая судебная власть в Риме на весь следующийгод была у Гая Юлия Цезаря, а если учесть, что он был еще и верховным жрецом,то в руках одного человека оказывалась власть, почти равная консульской.

— Приветствую любимца богов в этом доме! — немногонапыщенно сказал Цицерон, поднимая правую руку.

— Я рад видеть тебя, — просто ответил Цезарь.

— Ты ничего не слышал о действиях Катилины? —осторожно начал Цицерон. — Говорят, они опять готовят какие-товыступления.

Цезарь молчал.

— Я, конечно, не боюсь, что он может предпринять что-тоздесь, в Риме. Но его действия начинают внушать опасения, — продолжалконсул, — ты не находишь?

Цезарь широко улыбнулся:

— А тебя это очень беспокоит?

— Я просто думаю о благе Рима и его граждан. Как консуля обязан думать о благополучии наших граждан, — лицемерно произнес Цицерон.

«Как часто наши консулы путают собственное благополучие сблагополучием всех римлян», — подумал Цезарь, но вслух заметил:

— Катилина может быть очень опасен в городе. Нужно,чтобы он покинул Рим.

Цицерон обрадовался:

— Сенаторы должны поддержать наше мнение, Цезарь. Ярад, что они совпадают и что ты не поддерживаешь этого безумца.

«Значит, Цицерон все знает», — удовлетворенно подумалверховный жрец.

Консул понял, что проговорился, с досады закусил губу имолча проследовал на свое ложе.

По обычаю, наиболее почетные гости садились в правой сторонезала, и консул направился именно туда. Места Цезаря с Помпеей оказалисьнеподалеку, рядом с Муреной и его супругой. Вспомнив голое тело Мурены и егобольшие бородавки, Цезарь брезгливо поморщился, стараясь не смотреть на этогоизбранника римского народа.

Луций Мурена был легатом в армии Лукулла во время азиатскихпоходов и прославился не столько своей воинской доблестью, сколько грабежами ибесчинствами. Особенно постыдным был поступок Мурены по отношению к известномуграмматику Тиранниону, захваченному легионерами Лукулла. Выпросив у полководцаученого, он отпустил его на волю, став патроном Тиранниона. Неблаговидностьдействий Мурены состояла в специфике римских законов. Попавший в рабствограмматик мог быть куплен сенатом или консулами и считался бы государственнымрабом, чье положение было бы даже лучше положения многих свободнорожденныхримлян. А отпущенный на волю, Тираннион стал бы подлинно свободным, насколькоможно быть свободным в несправедливом обществе, разделенном на рабовладельцев,вольноотпущенников, бедняков и рабов. Но отпущенный на свободу частным лицом, вданном случае Муреной, он становится клиентом своего патрона, то естьотпустившего его римлянина. Впрочем, это была не единственная подлость Муреныво время долгой войны на Востоке. Лукулл знал об этом, но философски относилсяк Мурене, ценя в нем исполнительного подчиненного и храброго воина, не пытаясьвоздействовать на душевные качества этого животного.

Неподалеку от Мурены сидела Муция, супруга Помпея. Онадружески улыбнулась Цезарю, и он ответил легким кивком головы, с удовольствиемвспоминая их прошлогоднюю встречу у Клузии, где у Муции был свой дом. Муция,как и Помпея, сидели ровно, не облокачиваясь на подушки, ибо любая другая позадля женщин-аристократок была недопустимой. В Риме еще отдавали дань внешнимформам приличия, давно позабыв об их содержании.

Цезарь с интересом подумал, что слишком хорошо знает порокисидевших здесь мужчин и женщин. Из более чем ста пятидесяти гостей Лукулла невозможнобыло найти хоть одного мужчину, не изменявшего своей жене, и почти ни однойзамужней женщины, не наставлявшей рога своему мужу.

Пожалуй, лишь сам Цезарь был относительно гарантирован отподобного украшения, ибо собственная жена верховного жреца боготворила его ссамого первого дня замужества. Даже весталка Постумия, сидевшая рядом сСиланом, и та, как абсолютно точно знал Цезарь, давно потеряла счет мужчинам,побывавшим в ее постели. Верховный жрец не мог слишком сильно осуждать ее заэто, так как одним из этих мужчин был он сам.

Даже Лукулл не был застрахован от подобного позора, так какего жена была сестрой Клодии и отличалась таким же разнузданным характером.Лукулл ненавидел родственников своей жены, особенно молодого Клодия, которыйвоевал под его началом против Митридата и отличался тогда в армии своиминевероятными выходками и открытым неповиновением старшим по званию. Несколькораз Лукулл собирался отдать приказ о казни Клодия, но каждый раз ради жены откладывалисполнение этого благого намерения. По возвращении в Рим дерзкие выходки Клодиястали еще более сумасбродными. Лукулл не раз заставал Клодия в покоях своейжены, и хотя она смеялась над подозрениями мужа, тот слишком хорошо знал, скольбезнравствен и растлен Клодий, чтобы доверять брату своей жены даже его сестру.

Едва все уселись, как Лукулл подал знак, и рабыни началивносить в «Аполлон» экзотические блюда, заставлявшие гостей единодушноудивляться щедрости хозяина и искусству его поваров.

По обычаю, сначала внесли закуски, среди которых былигорячие колбасы, изготовленные из смешанного мяса поросят и козлят, различногорода маслины, черные и зеленые, испанский сыр, грибы, зажаренные по галльскомуобычаю в масле, устрицы, финики. Затем настала очередь молодых голубей,откормленных специальной смесью из меда, муки и бобов.

Гости не успевали надивиться кулинарному мастерству поваровЛукулла. По очереди подавали петушиные гребешки, обжаренные на меду, страусиныеяйца, приготовленные на горячем песке, целиком приготовленных козлят,начиненных жареными каштанами и орехами.

На репозиториях рабы внесли несколько десятков фазанов идроздов, начиненных изюмом и финиками. На больших подносах несли кабанов,словно приготовившихся к броску. Взрезав их бока, рабы доставали изнутрияблоки, груши и сливы, запеченные вместе с мясом и обильно начиненные орехами.А когда рабы, широко раскрыв двери, начали осторожно двигать к столам большиесосуды с морской водой, многие гости закричали, предвкушая удовольствие. Это былибарбуны. По обычаю, их подавали к столу в морской воде, дабы, умирая, рыбапереливалась всеми оттенками красного цвета на глазах пирующих.

Миловидные рабыни внесли подносы, на которых были губаны,столь любимые римлянами, златобровки с золотыми полосами между глаз,многоколючники — исполинские окуни, которых ловили у берегов Сицилии, морскиеерши, у которых были удалены плавники, где обычно скапливалась ядовитая слизьэтих рыб. Для того чтобы его бассейны с рыбой были всегда полны морской соленойводой, Лукулл приказал прорыть в горах канал и вывел его к самому дому.

К яствам подавали фламенское и цекубское вино, и многие чашибыли полны этими неразбавленными янтарными напитками, столь сильно ударявшими вголову. Сидевший рядом с Цицероном Квинт Катул, почти не принимавший участия вобеде из-за больного желудка, недовольно пробурчал: