Молодая рабыня не пыталась кричать и сопротивляться. Онатолько испуганно замерла, поднося руки к глазам, словно пытаясь закрыться отсвета перед погружением в темноту, Клодий рывком сбросил с себя одежду ибросился на девушку. Послышался скрип открываемой двери. Это Клодия и Эгнатийпришли полюбоваться на победу римлянина.

Девушка, оказавшаяся девственницей, забилась в приступеживотного экстаза, отчаяния и боли. На мраморный пол упали первые капли крови,словно первые капли дождя перед небывалым кровавым ливнем, который должен былобрушиться на Рим и его обитателей. Клодий овладел рабыней настолько грубо ибесцеремонно, что даже его сестра Клодия, привыкшая к подобным зрелищам,поморщилась, отмахиваясь от пытавшегося ее поцеловать Эгнатия, на которогоподобное животное зрелище действовало возбуждающе. А Клодий мял и рвал телодевственницы, словно месопотамский лев, пытавшийся добраться до сердца девушки.Эгнатий немного наклонился, чтобы получше рассмотреть все подробности этогопостыдного зрелища. Еще через несколько мгновений Клодий поднялся и, глядя надевушку, громко выругался, словно жалея потерянное время. На полу, средисвитков и пергаментов, тихо стонала рабыня, не пытавшаяся даже прикрыться.Внезапно Клодий схватился за живот и со страшными проклятиями стал изрыгатьтолько что поглощенную пищу. Словно грех, совершенный его душой и телом, вызвалтакие мучительные боли в его теле, не сумев добраться до души этого существа.

Желтоватая кашица падала прямо на пергаменты и свитки,хранившие мудрость древних греков и римлян, египтян и персов.

Даже Эгнатий был поражен этим страшным зрелищем. Лежавшаявнизу рабыня с ненавистью смотрела на корчившегося в муках Клодия. А онпокрывал все новые и новые пергаменты непережеванной рыбой и мясом,непереваренными орехами и птицей, словно выплевывая из себя все нечистоты,таившиеся в этом грязном теле. Клодий уже начал задыхаться, когда приступымучительной боли перестали выворачивать наизнанку его тело. Но даже великиебоги были бессильны вывернуть наизнанку душу этого существа, вывалив оттуда всенечистоты, коими так богата была его натура. Тысячелетняя мудрость древнихоказалась погребенной под кровью, слизью и грязью Клодия, словно пытавшегосязапятнать всю историю народов мерзкой историей своего падения.

А в другом помещении стоял на коленях старый раб. Он уже неплакал, и глаза его были сухие и мрачные, беспощадные в своей правоте и гневе,ибо он молился. Он призывал богов, всех богов, богов известных ему инеизвестных, богов справедливых и несправедливых, богов добрых и злых. Онпризывал к мщению. К мщению этому городу, к мщению его людям, к мщению егоженщинам, старикам, детям.

— Покарай их, великий Зевс, — гневно шепталстарик, — пусть они захлебнутся в собственной крови. Пусть этот городбудет погребен под нашими проклятиями, пусть его жители терзают друг друга, какдикие звери. Истребите их всех, великие боги, не щадите никого.

А в триклинии Лукулла еще долго продолжалось пиршество,закончившееся лишь под утро. Выйдя из «Аполлона» и войдя в библиотеку, Лукуллнашел там лежавшую без сознания девушку и кучу человеческих экскрементов на егопергаментах и свитках. Он еще успел в этот день приказать своим рабам никогдане пускать в его дом Клодия и Клодию и объявить своей жене, что разводится снею.

Редким сыновьям от отцов порочных

Суждено узнать, как точили предки

Не на персов меч, а себе на гибель

В распре гражданской.

Квинт Гораций Флакк

(Перевод Н. Гинцбурга)

Неудача приводит в отчаяние слабого и является действеннымстимулом для сильного. Людей неистовых и раздражительных она толкает набезумие, заставляя совершать необдуманные действия.

Проиграв схватку на выборах, Катилина не просто потерпелпоражение. Плачевный для катилинариев исход выборов и отказ Цезаряприсоединиться к заговорщикам окончательно развеяли всякие надежды навозможность завоевания власти демократическим путем. Отныне только мечи решалиэтот затянувшийся спор, и Катилина начал готовиться без промедления.

Его люди открыто вербовали сторонников по всем кварталамгорода. Во многих тавернах посетителей бесплатно угощали дешевым ретийскимвином, утверждая, что это щедрый дар Катилины. По всему городу вновьорганизовывались бесплатные раздачи хлеба и мяса. После выборов цены напродукты стремительно падали, и катилинарии легко воспользовались этимобстоятельством.

Накануне ноябрьских календ, ранним утром, из Рима черезКапенские ворота выехало двое всадников. В одном из них римская стража безтруда узнала Цепария, наводившего ужас на добродушных легионеров своим мрачнымвидом, другой был некий Тит Вольтурций, разорившийся плебей, владевшийнебольшим поместьем в Самнии и служивший связным между катилинариями и лагеремМанлия.

Оба всадника, благополучно миновав Капенские ворота, выехалина Аппиеву дорогу, направляя своих лошадей на юг. Но едва крепостные стеныгорода скрылись за горизонтом, как они резко свернули налево, переходя наЛабиканскую дорогу, а затем на Пренестинскую.

Катилина решил нанести неожиданный удар, захватив крепостьПренесте, стоявшую почти рядом с Римом. Для этого в лагерь Манлия были посланыЦепарий и Вольтурций с приказом Катилины захватить неожиданным ударом крепостьдля окончательной консолидации там антисенатских сил. Но среди тех, когооповестил Катилина о готовящемся нападении, был и Луций Веттий, не вызывавшийпока подозрений у катилинариев.

Через несколько часов об этом уже знал Эвхарист. Посланныегонцы не смогли проникнуть к Цицерону, который был в этот вечер на пиру уЛукулла. И тогда Эвхарист решился на отчаянный шаг, послав своеговольноотпущенника к префекту Аврелию Антистию.

Получив столь важные сведения, префект не стал медлить и тутже отправился к Лукуллу, дабы предупредить консула. А Эвхарист, хорошо понимая,что столь важная новость заинтересует Цезаря, уже отправлял к нему второгогонца.

Цезарь узнал обо всем лишь после возвращения, почти подутро, но у Цицерона была впереди мучительная ночь. Опытный политик размышлялдостаточно долго. Арест двух заговорщиков, посланных к Манлию, не мог принеститого эффекта, на который рассчитывал Цицерон. Даже возможные показания Цепарияи Вольтурция о связях катилинариев с заговорщиками не могли сколь-нибудьсерьезно повредить Катилине и его сторонникам. Весь мир знал о тесной дружбеКатилины с Манлием. Как юрист, Цицерон хорошо понимал, сколь зыбким будетобвинение в нападении на римский гарнизон без решающих доказательств. Крометого, приходилось учитывать и возможность того, что Цепарий и Вольтурций моглиотказаться от показаний.

Дать возможность катилинариям действовать — означалопредоставить им способ скомпрометировать себя. Риск был оправдан, считалконсул, обсуждавший всю ночь сложившееся положение с Аврелием Антистием. В этуночь он должен был принять решение, и от того, насколько верным оно будет,зависела и его собственная жизнь.