— Этот Лукулл тратит целые состояния на свои обеды.

— Он может себе это позволить, — заметил с набитымртом Цицерон, услыхавший слова сенатора, — Лукулл очень богат.

Катул метнул на него злой взгляд, но промолчал.

Лукулл, сидевший на другом конце триклиния, встал иобратился к поэтам с просьбой прочесть свои стихотворения. Первым решилсямолодой Катулл. Выйдя на середину триклиния, он продекламировал своим звучным,красивым голосом:

О, Марк Туллий. О ты, речистый самый

Из праправнуков Ромула на свете

В настоящем, прошедшем и грядущем!

Благодарность тебе с поклоном низким

Шлет Катулл, наихудший из поэтов,

Столь же самый плохой из всех поэтов,

Сколь ты лучше всех прочих адвокатов.[110]

Цицерон даже покраснел от удовольствия, а присутствующиегромкими криками выразили свое одобрение поэту.

Клодий, которому надоело слушать поэта, едва тот начал,обратил внимание на проходившую мимо него молодую рабыню. Он поманил еепальцем.

— Ты откуда? — спросил он шепотом.

— Из Вифинии, господин, — ответила тихо девушка,стараясь не встречаться с безумными глазами патриция.

— А почему я тебя здесь не видел?

— Меня привезла из Вероны госпожа, я работала там вимении.

Клодий промолчал. Выпитое вино уже начало ударять ему вголову, требуя своеобразного выхода. Он хорошо знал, что Лукулл не разрешает насвоих пиршествах устраивать гладиаторские бои или приглашать женщин легкогоповедения, превращая пиры в оргии. Именно поэтому он встал и, пошатываясь, подошелк сестре.

— Эта новая рабыня, откуда она?

— Я привезла ее из Вероны, вместе с отцом. Он хорошийбальнеатор и нужен Лукуллу, — тихо ответила сестра.

— А мне, кажется, нужна будет его дочь, —оскалился Клодий, показывая свои белые клыки.

— Бери ее, она твоя, — засмеялась сестра, —только не трогай ее здесь.

— Это уже мое дело. — Довольный Клодий вернулся насвое место.

Через несколько мгновений, когда девушка вновь проходиламимо него, он наступил ногой на край ее столлы. Не ожидавшая такой выходкирабыня упала, роняя поднос. Выходивший в это время читать свои стихи ТитЛукреций Кар изумленно остановился, и взгляды всех присутствующих обратились наКлодия.

— Она еще не научилась ходить, — громко сказал он,протягивая руку девушке. Несчастная рабыня испуганно смотрела на него, нерешаясь схватить эту протянутую руку, словно нависшую над нею, и этим ещебольше злила римского патриция, разжигая в нем страсть.

— Клодий! — громко крикнул Лукулл. — Ты опятьмешаешь нашим гостям.

— Я плохо себя чувствую, — нагло ответилКлодий, — лучше я выйду.

Он встал и, покачиваясь, вышел из триклиния. Лукуллнахмурился, но не сказал более ни слова, а Цезарь заметил, как хищно улыбнуласьКлодия и, поманив рукой Эгнатия, близкого друга Клодия и своего постоянного партнерапо развратным оргиям, также вышла из триклиния.

Выйдя на середину триклиния, Тит Лукреций поклонилсяконсулам и начал читать, глядя на фризы, словно отрекаясь от этого зала и своихсотрапезников:

Ты посмотри: как мало для нас значенья имела

Вечного времени часть, что прошла перед нашим рожденьем.

Это грядущих времен нам зеркало ставит природа

Для созерцанья того, что наступит по нашей кончине.

Разве там что-нибудь ужас наводит иль мрачное что-то

Видится там, а не то, что всякого сна безмятежней…[111]

Цицерон, заметивший проходившего мимо раба с большим блюдом,подозвал его к себе. Это были мерланы, или водяные ослы, как их называлиримляне, обладавшие особым вкусом и приготовленные по испанскому обычаю, науглях. Едва консул взял рыбу, как в триклиний вошел Антистий Аврелий. Он былвесь в пыли и грязи. Поэт перестал читать, повернувшись в сторону городскогопрефекта. В триклинии воцарилась тишина. Все поняли, что случилось что-тонепредвиденное. Кое-где раздались сытые отрыжки и пьяное бормотание порядочнозахмелевших гостей Лукулла. Цицерон молча встал со своего ложа и под взглядамивсех присутствующих гордо прошел в конец триклиния. Очевидно, префект сообщилему нечто важное, так как Цицерон, сделав знак своей супруге, поспешил выйти.Следом за ним быстро вышли хозяин дома и супруга консула.

«Опять Катилина», — догадался Цезарь. Он один сохранялотносительное спокойствие, почти не реагируя на поднявшийся после уходаЦицерона негромкий шум.

Верховный жрец заметил, как испуганно переглянулись Силан иМурена, как побледнел Квинт Катул, старавшийся не выдать своего нетерпения.Вернувшийся Лукулл занял свое место, и рабы начали вносить новые подносы. Нопиршество было уже сорвано.

Вышедший из триклиния Клодий рыскал по всему дому в поискахрабыни. У входа в одно из помещений он пошатнулся. Неразбавленное цекубскоевино било в голову подобно понтийской палице. Внезапно он увидел стоявшегоперед ним на коленях старика. Тот что-то говорил.

— Чего тебе? — грубо спросил Клодий. — Подипрочь, ты мне мешаешь.

— Прошу вас, господин, прошу вас, — молил о чем-тостарый раб, хватаясь за край туники Клодия.

Пьяный патриций не мог понять, о чем его просит старый раб,и, не вникая в его слова, ударил старика ногой. Тот упал и негромко заплакал.Из помещения выбежала рабыня, которую Клодий искал по всему дому. Она бросиласьк старику, помогая ему подняться.

Патриций, не понимавший, в чем дело, взял девушку за руку.

— Пошли, — громко сказал он.

Но с другой стороны руку девушки крепко держал старый раб,пытавшийся подняться с земли. Клодий еще раз ударил старика ногой, но тотпродолжал сжимать руку девушки. Из триклиния вышли Клодия и Эгнатий. Увидевсестру хозяйки, старик наконец выпустил руку дочери и пополз к ней на коленях.

— Молю вас, госпожа, пощадите мою дочь. Она еще совсем девочка.Ей всего семнадцать лет. Мой отец исправно служил вашему отцу. Прошу вас,пощадите ее.

— Дерзкий раб! — громко крикнула Клодия. — Тыосмелился просить свою госпожу.

Эгнатий лениво ударил раба по лицу.

— Уйди, старик. Ты должен быть благодарен своимгосподам, — равнодушно сказал он.

Воспользовавшись суматохой, Клодий поднял девушку на руки ивнес ее в другое помещение. Закрывая ногой дверь, он понял, что попал в комнатуЛукулла, отведенную под библиотеку. Усмехнувшись, он толкнул плечом небольшойстолик, на котором лежали пергаменты, и, сбрасывая их на пол, затем сгреб ибросил девушку вниз.