— Передай матери, что я благодарю ее за проявленноевнимание. Надеюсь, она посетит нас в дни Плебейских игр.

В конклав неслышно прошла Помпея.

— И возьмет Брута с собой, — не осталась в долгуКлодия.

Юноша внимательно посмотрел на женщину, словно впервыеувидел ее, и тихо сказал:

— В следующий раз я насыплю в кошелек медных монет,чтобы заплатить за твое остроумие, Квандрантария.

Клодия вспыхнула от бешенства. Весь Рим знал об этойскандальной истории, когда один из любовников Клодии прислал ей кошелек,наполненный самыми мелкими монетами, называемыми квандрантами. После этогослучая обидное прозвище Клодии закрепилось за ней навечно, и даже в римскихкабаках слышались песенки о похождениях Квандрантарии.

— Ты слишком смел и дерзок, молодой Брут. Смотри, какбы тебе не отрезали твой длинный язык. В Риме не любят болтунов, — гневнопрохрипела Клодия.

Цезарь улыбнулся, обнажая целый ряд великолепных белыхзубов, и это еще более разозлило женщину. Помпея, испугавшись гнева своейгостьи, предложила Клодии и Катуллу следовать за ней в триклиний, иразгневанная женщина покинула конклав, бросив страшный взгляд на юношу.

Оставшись один с Брутом, Цезарь довольно рассмеялся.

— Садись, Марк, — показал на скамью хозяиндома, — ты хорошо ответил этой фурии. По своему разврату она не уступаетни одной нашей блуднице, а кое в чем даже превосходит их.

— Она действительно красивая женщина, — вздохнулБрут, усаживаясь на скамью, — но такая распущенная и глупая.

— А что, по-твоему, красивая женщина? — спросилЦезарь.

Брут неопределенно пожал плечами.

— Красивая женщина, — начал Цезарь, — частоне бывает особенно умна, словно боги скупятся на подобное совершенство души итела. Привыкшие с юных лет замечать на себе восхищенные взгляды мужчин, такиеженщины становятся рабами своего красивого тела, и постоянные заботы о своейвнешности истощают их разум. Ничто не может быть более жалким и комичным, чемглупое выражение пустых глаз красавицы, — вздохнул хозяин дома. — Ноничего нет более прекрасного и возвышенного, — тут же добавилЦезарь, — чем мудрость в прекрасных глазах физически совершенногосущества, словно сама природа, соревнуясь с богами, создает подобное божество,которому должны поклоняться все мужчины.

— А разве Катулл не замечает, как глупа Клодия, —попытался возразить Брут, — ведь он же посвящает ей свои стихи.

— Наверное, не замечает. Он влюблен, а все влюбленныемужчины безумцы, а влюбленные поэты безумны еще более. Иногда мы влюбляемся взаведомо ничтожную женщину, потрясенные ее внешностью, словно красота ослепляетнас, лишая разума. Но достаточно добиться этой женщины, и неведомое очарованиеисчезает, и мы вдруг с ужасом осознаем, какому ничтожеству мы поклонялись,дорисовывая ее портрет собственным воображением. Старайся не увлекаться, Марк,и ты будешь повелителем женщин. Но горе тебе, если ты влюбишься в женщину типаКлодии, она способна свести с ума и более стойких мужчин.

— Не знаю, — задумчиво сказал Брут, — я неуверен, что смог бы полюбить женщину, подобную Клодии.

— И не надо, — усмехнулся Цезарь, — ты дляэтого слишком молод, или ты уже влюбился в кого-нибудь? — спросил вдругверховный жрец, заметив тень смятения на лице юноши.

— Кажется, да. Но она еще слишком молода, —смущенно наклонил голову Брут.

— Сколько ей лет?

— Пятнадцать, она почти ребенок, но у неенеобыкновенный характер, и она само совершенство. Клянусь Венерой, она подобнаДиане, и Фидий мог бы ваять с нее фигуры греческих богинь.

— Пятнадцать лет, хорошо, — словно раздумывая,сказал Цезарь, — но кто она, чья дочь? Я ее знаю?

— Порция. Ее зовут Порция. Она дочь МаркаКатона, — почти неслышно сказал Брут.

Цезарь почувствовал толчок, словно слова Брута больноударились об него и отлетели громким эхом по всему конклаву.

«Только не это, — подумал он со страшнымиспугом, — все, что угодно, но только не это».

Цезарь искренне любил Марка Брута, наставляя его, как сына.

И теперь он вдруг должен отдавать своего любимого ребенкасамому заклятому врагу, разрешить Марку стать зятем Катона. Это страшнее мечейкатилинариев. Строгий и принципиальный Катон, с его почти стоической философиейнепримиримого прагматика, наверняка найдет благодарного слушателя в лицечестного и благородного юноши.

«Этому не бывать, — твердо решил Цезарь. — Я неотдам Брута Катону».

— Тебе нужно немного подождать, — осторожно началЮлий, — в ее возрасте отец может не согласиться на этот брак.

— Я знаю, — грустно отозвался Брут, — но яподожду. И год, и два, и три, сколько угодно. Спасибо тебе, Цезарь, ты всегдаменя понимаешь.

Цезарь наклонил голову, с испугом подумав, что когда-нибудьон может потерпеть поражение, самое страшное из всех мыслимых в этом городе,если от него уйдет Марк Брут.

— Скажи мне, Цезарь, — спросил юноша, устремляя нанего свои большие проницательные глаза, — в Риме много говорят о тебе имоей матери. Это правда?

Цезарь внимательно посмотрел на Брута.

— Как бы ты хотел, чтобы я ответил?

— Правду, — взволнованно сказал Брут, — вгороде даже поговаривают, что я твой сын.

— Это не так, — покачал головой Цезарь, —отец твой был истинный римлянин, и Сервилия была верна ему. После его смерти ейбыло очень тяжело, и я всегда помогал вашей семье. Я очень хорошо отношусь ктвоей матери, — искренне сказал Юлий, — но ты не мой сын.

— Между нами никогда ничего не было, — решилсоврать он, понимая, сколь неприятна будет для сына вся правда, — а твоямать великая женщина, всегда люби и цени ее.

— Спасибо, Цезарь, — взволнованно сказалюноша, — моя мать точно так же говорит о тебе. Я всегда верил тебе больше,чем всем остальным в нашем городе.

«Будет очень плохо, если Брут женится на Порции, — ещераз подумал Цезарь, — нужно будет сказать об этом Сервилии».

— Марк, я давно хочу спросить у тебя, — внезапносказал верховный жрец, устремляя на юношу взгляд своих пристальных темныхглаз, — ты ведь наверняка был в день выборов на Марсовом поле. За кого изконсулов ты голосовал — Силана, Мурену или Катилину?

Брут чуть покраснел, опуская голову.

— Ни за кого. Я заполнил таблички неразборчивымпочерком.

«Я был прав, — радостно подумал Цезарь, — нет,Катон не получит этого парня. Ему надо еще заслужить подобного ученика».Внезапно пол покачнулся и начал стремительно уходить из-под ног. В глаза удариляркий свет, и Цезарь почувствовал, как он полетел. Лицо Брута уплыло куда-то всторону, и он оказался в триклинии, заполненном людьми. Среди сидевших он узналримлян: Помпея, Красса, Цицерона, Клодия, Катона, Катилину, Лентула и дажесидевших с краю Брута и Кассия.