Глава сорок шестая

= Шарлотта =

Из моего горла вырвался скорбный крик.

Я споткнулась. Ровно на том же месте, где однажды Келлан спас меня от падения навстречу смерти. Я протянула в последнюю секунду пальцы, хватаясь за все, за что можно было бы ухватиться, и коснулась дымохода. Я вцепилась в его пасть мертвой хваткой, не обращая внимания, что от усилий мои ногти немного приподнялись.

Мурашки побежали по моим рукам. Я вздрогнула, но не от холода. Если бы я не села, то непременно упала бы. Отчасти мне этого хотелось. Я была не против падения, если это поможет почувствовать, что чувствовал Келлан перед смертью.

Вместо этого я рухнула на черепицу и схватилась за ногу. Я прижала коленки к груди и обхватила их руками, чтобы унять дрожь, но она не прекращалась.

Я выкрикнула его имя. Снова и снова.

– Келлан! Келлан! Келлан!

Это превратилось в песнопение, переходящее в шепот. У меня заболело горло.

Я редко задумывалась о существовании загробной жизни, но сегодня мне стало интересно, существует ли она вообще. И если это так, был ли Келлан там, видел ли он, как по моим щекам текут слезы, разочаровался ли во мне? Неужели он уже отрекся от меня?

– Ты ошибаешься, Келлан, – я заставила слезы утихнуть, сложила письмо вчетверо и засунула его в конверт, аккуратно убрав карточную бумагу в карман толстовки.

– Не знаю, почему ты это сделал. У тебя была я. У тебя был Гарвард. И, даже если ты об этом не думал, у тебя был Тейт. Черт… – я вытерла лицо тыльной стороной ладони. – Думаю, что странным, долбанутым образом у тебя даже был Терри.

Я уставилась на небо. Даже если он думал, что попал в ад, я так не считала. Я верила, что существует особое место для людей, которые мучились на Земле и чувствовали, что единственный выход – покончить со всем этим.

Место, где они смогли испытать все, что упустили в этом самолете.

Любовь. Счастье. Облегчение.

– Ты настоящий засранец. Ты знаешь это, Келлан?

Поднялся ветер. Я оперлась рукой о дымоход, чтобы не упасть.

– Думаю, знаешь.

Я рассмеялась, не зная, что причиняло боль сильнее – его присутствие в его отсутствии или когда он полностью исчезал.

– Поверить не могу, что мне было так страшно подниматься на крышу. Счастливые воспоминания все еще здесь. Я чувствую их.

Если бы я закрыла глаза и очистила свой разум от последних четырех лет, то могла бы снова увидеть нас здесь, украдкой переглядывающихся и смеющихся над какой-нибудь сказанной нами глупостью.

– Меня интересовало кое-что… – Я прислонилась к колонне, наслаждаясь ветром. Опьяненная болью, я почти смогла убедить себя, что это был Келлан. – Зачем ты вообще подавал заявление в Гарвард, если не собирался туда поступать?

Ветер стих.

Я ждала ответа, но его не последовало.

Через некоторое время ветер перестал хлестать меня по щекам. Я осознала уровень своего одиночества. Мне не с кем было поговорить о смерти Келлана. Не на кого наорать. Выплеснуть ярость. У меня даже не хватило смелости навестить Тейта и излить свой гнев на него, его отца, Ханну. Была просто… я. Вот в чем фишка одиночества. Как только оно вошло в вашу жизнь, то уже не уходило.

– Одиночество – это прелюдия, не так ли? Вкус грядущих дней.

У меня еще есть сестра. У меня еще есть будущее. И я живу в самом густонаселенном городе страны. Если я не могу найти друга из девяти миллионов человек, живущих в Нью-Йорке, то некого винить, кроме себя.

Дело не в том, что ты не можешь. Ты этого не хочешь. Никто не сможет с ним сравниться.

– Если бы она отдала письмо вовремя, если бы не попросила те гребаные сигареты той ночью, ты бы еще был жив?

Никакого ответа.

– Как я могу простить Лию?

И снова никакого ответа.

Но я уже сама пришла к заключению. Сердце наконец-то было согласно с разумом. Прощения не будет. У нас нет будущего. Нет противостояния.

Говорить не о чем.

Последняя трещина в зеркале нанесена.

Мы не смогли это исправить.

Нам был нанесен непоправимый ущерб.

Намерение не имело значения.

Этого просто не произошло.

Все, на чем я могла сосредоточиться, – это результат. Келлан умер, и я могла предотвратить его смерть. Неудивительно, что в тот день Лия вбежала в горящий дом. Потому что альтернатива, подобная моей, казалась дерьмовой. Казалась провалом. Той, о которой я вынуждена помнить каждый божий день, пока дышала, в то время как он не мог.

Я уставилась на письмо, как будто это был мой спасательный круг для Келлана.

– На этот раз я тебя не подведу.

Мне нечего сказать Лии.

Но мне было что рассказать Тейту.

Для начала о рукописи.

Глава сорок седьмая

= Тейт =

Терренс Маркетти не переставал изобретать новые способы вызывать у меня ненависть. В три часа ночи я проснулся от безостановочного звонка в дверь. Как поступил бы ребенок.

Или Терри. И, наверное, в седьмой раз за этот месяц он забыл ключи и поднял шум посреди ночи.

Черт возьми.

В кои-то веки я хотел бы знать, на что похожа нормальная семейная жизнь. Вместо этого я уткнулся лицом в подушку, надеясь поспать еще несколько минут.

Настолько мне не повезло.

Терри перестал бить в звонок и начал колотить кулаком в дверь.

Какого хрена?

Я бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, несмотря на туман перед глазами. Если я окажусь в больнице со сломанной шеей, Терри найдет способ подать на меня в суд.

Сжав дверную ручку так, что побелели костяшки, я дернул ее, втягивая холодный воздух.

– Новое правило: если ты забыл ключ, не приходи домой…

Я уставился на проклятие моего существования. Она была одета в то же, в чем я видел ее в больнице. Непримечательный костюм с юбкой, доходившей ей до икр и скрывавшей ее формы в избытке дешевого хлопка. Огромная толстовка с капюшоном прикрывала ее торс.

Только на этот раз она была босиком. С красными глазами и вцепившаяся в предплечья, пытаясь держать себя в руках. Она стучала зубами и выглядела так, словно ей не помешали бы горячая ванна, щетка и успокоительное.

– Чарли?

Для тебя – мисс Шарлотта Ричардс, придурок.

– Я пришла поговорить насчет рукописи Келлана, – решительно заявила она. С ее пальцев капала кровь, пачкая толстовку.

– Господи, что, черт возьми, случилось с твоей рукой?

– Ты не открывал дверь.

– Поэтому ты решила сломать руку? Ты осознаешь, как дико это звучит? – Я потянулся к ее кулаку. – У меня есть аптечка первой помощи.

Она покачала головой и отдернула руку.

– Всего лишь царапина. Заживет. Не меняй тему.

О чем, черт возьми, опять шла речь? Ее кулак отвлек меня. Я напряг мозги, пытаясь вспомнить, что она сказала.

Что-то о Келлане.

– Рукопись, – сообщила Чарли.

Я покачал головой. Поднял ладонь. Понял, что мне не за что ухватиться, и сжал чертову штуковину в кулаке, держась за себя, как это делала она.

Она знает о рукописи.

Естественно, ни для кого, черт возьми, не стало неожиданностью, что я единственный, кто ничего не знал, когда дело касалось Кела. Плачевно, если учесть, что половину выходных я рылся в его комнате в поисках таблеток, а вторую половину выслеживал его задницу с помощью приложения, которое рекламирует куча дерьмовых знаменитостей с нянями, постоянно проживающими у них в доме. Хотя не мне их судить.

Тебя никогда не было дома.

– Три часа ночи, Чарли, – мягкость в моем голосе почти заставила меня задуматься.

Между тем, в ее взгляде чувствовалась решительность.

– Мне нужна рукопись.

Держу пари, если бы я сдвинулся хоть на сантиметр, Чарли протиснулась бы мимо меня. Было бы правильно впустить ее в дом, дать укрыться от холода и перевязать ее руку. Но оставаться прикованным к месту неправильно. Что – сюрприз, сюрприз – я и делал, будучи физическим барьером между внешним миром и моим личным пространством.

По правде говоря, я не готов отказаться от «Милого Яда». Я ее не читал. И не планировал. Эмоциональная пытка не мой конек. Благодарю, но качающий кровь орган у меня в груди должен оставаться нетронутым.

На ее лице отразилась пламенная решимость. Чарли выудила из кармана два крошечных ключа и повесила их на палец.

– У меня есть ключи от его ящиков.

– Ни с того ни с сего? – я прищурился. – У тебя их не было месяц назад, когда мы убирали его комнату, но есть сейчас…

– Обстоятельства изменились.

– Объясни, – я понизил голос, помня о соседях – Чарли могла сойти за восемнадцатилетнюю