Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маленький мальчик подбежал к Ричардсу, когда тот пристраивалпод себя костыли. Шрамы превратили одну половину лица мальчика в лысую копиюФранкенштейна.
– Героин, мистер? Хорошего качества. Доставит вас на Луну, –он заговорщически хихикнул, подпрыгивая и юля.
– Пошел на, – коротко ответил Ричардс. Мальчик попыталсявыбить из-под Ричардса один костыль, но сам получил под зад и скрылся.
Осторожно и медленно Ричардс поднялся по изрытым ямкамикаменным ступеням, не отрывая глаз от двери. Дверь была синяя, но краскаоблупилась и выцвела, имитируя теперь унылое небо пустыни. Дверной колокольчиктоже присутствовал, но о нем позаботились какие-то вандалы.
Ричардс постучал и подождал. Ничего. Постучал снова. Делошло к вечеру, и холод заполнял улицу. Со стороны Парка доносился слабый шелестоктябрьских веток, терявших листья. Никого нет. Пора уходить.
Все– таки он постучал снова, уверенный, что кто-то там есть.Тут же он различил легкий шорох домашних тапочек. Пауза за дверью.
– Кто там? Ничего не покупаю. Убирайтесь.
– Я предупредил о визите.
Открылся глазок, и карий глаз изучил Ричардса. Затем глазокс треском захлопнулся.
– Я вас не знаю, – грубый отказ.
– Мне нужен Элтон Парракис.
– Так вы один из этих… – ответили неохотно. За дверью одинза другим начали открываться замки и развинчиваться болты. Упали цепочки.Прокружились тумблеры одного йельского замка, другого. Был выдернут полицейскийзасов и, наконец, всенепременный болт. Ловушка.
Дверь открылась, и на пороге появилась костлявая женщина сбольшими узловатыми руками. Невзрачное, почти ангельское лицо, выглядело,однако, так, как будто получило тысячу невиданных пинков, боксерских ударовслева и снизу. Она была почти шести футов ростом даже в стоптанных неуклюжихтапках. Колени распухли от артрита. Волосы были завернуты в тюрбан после ванны.Ее глубоко посаженные карие глаза (брови походили на кусты, цеплявшиеся зачерный обрыв, боровшиеся с сухостью и высотой) любопытствовали и были полныстраха или злости. Позднее он понял, что женщина была просто смертельнонапугана, сбита с толку и дрожала на грани помешательства.
– Я Вирджиния Парракис, – сказала она, – я – мать Элтона.Входите.
Счет продолжается…
Она не узнавала его.
Дом был старый, осыпавшийся и темный. Обстановка показаласьРичардсу знакомой – современная лавка старьевщика.
– Элтона нет дома, – сказала она, ставя мятый алюминиевыйчайник на газ. В кухне было светлее, и Ричардс заметил коричневые разводы наобоях, дохлых мух – воспоминания о прошедшем лете, – валяющихся между оконнымирамами, старый линолеум, испещренный черными полосами, ворох влажных салфетокпод протекавшей трубой. Пахло дезинфекцией, что напоминало Ричардсу ночи,проведенные в больничных палатах.
Она пересекла комнату и порылась опухшими пальцами в хламена другом конце комнаты, пока не обнаружила два пакетика чая, один из них – ужеиспользованный. Его и взял Ричардс. Он был нисколько не удивлен.
– Он годится, – заметила женщина, сделав ударение на первомслове, с легким оттенком обвинения, – вы от того бостонского приятеля, которыйписал Элти о загрязнении, не так ли?
– Да, миссис Парракис.
– Они встретились в Бостоне. Мой Элтон обслуживает торговыеавтоматы, – она поправила волосы и начала медленное движение назад, черезлинолеумные дюны, к плите. – Я говорила Элти, что все, что делает Брэдли,противозаконно. Я сказала ему, что это кончится тюрьмой или чем-то худшим. Онменя не слушает. Не слушает свою старую мамочку, – она слащаво улыбнулась этойнеправде. – Элтон всегда что-нибудь мастерил, вы знаете… Он построил дом вдеревне с четырьмя комнатами, когда был мальчиком. Это было до того, как ониспилили вяз, вы знаете. И вот эта чернокожая идея построить очистительнуюстанцию в Портленде.
Она бросила пакетики в чашки и постояла спиной к Ричардсу,плавно грея руки над газом.
– Они писали друг другу. Я сказала ему, что это небезопасно.Я сказала: «Ты залетишь в тюрьму или того хуже». Он ответил: «Мама, мы жеиспользуем код». Я сказала: «Элти, ты думаешь, они не могут вычислить, чтосекретный шпион ведет ложную игру?» Он не слушает. Я пыталась быть ему лучшимдругом. Но все изменилось. С тех пор, как он повзрослел, все изменилось.Сальные журнальчики под кроватью и все такое. Теперь этот черномазый. Думаю,они засекли вас, когда вы замеряли выбросы канцерогенов или чего-то еще, итеперь вы в бегах.
– Я…
– Это не имеет значения! – свирепо сказала она в окно.
Окно выходило во двор, заваленный ржавым хламом, ободами отколес, и на детскую песочницу, которая уже давно превратилась в свалку и теперьбыла завалена грязными октябрьскими ветками.
– Это не имеет значения, – повторила она, – это всечерномазые.
Она повернулась к Ричардсу, ее глаза были злы и растерянны.
– Мне 64, но я была 19-летней девушкой, когда это началось.Это было в 1979-м, и черномазые были повсюду. Везде! – она почти кричала, какбудто Ричардс с ней спорил. – Повсюду! Они посылали своих детей в школы вместес белыми. Они проводили черномазых в правительство. Радикалы, дрянь, баламуты.Я не… – она осеклась, словно слова разбились у нее во рту. Она уставилась наРичардса, впервые его разглядев.
– Помилуй, Боже, – прошептала она.
– Миссис Парракис…
– Нет, – сказала она испуганно, – нет, нет, о нет!
Она начала приближаться к Ричардсу, выхватив из груды хламадлинный мясной нож: «Вон! вон! вон!»
Он вскочил и начал медленно пятиться назад, сначала покороткому холлу между кухней и тенистой гостиной, затем через саму гостиную.
Он заметил старый платный телефон, висевший на стене с техпор, когда здесь была добропорядочная гостиница. Синяя дверь, постояльцы. Когдаэто было? 20 лет назад? Сорок? – гадал Ричардс. До того, как черномазые вышлииз повиновения, или после?
Он уже начал пересекать холл между гостиной и входнойдверью, когда в замке зацарапал ключ. И Ричардс, и Вирджиния застыли, словно кто-тоостановил фильм, гадая, что будет дальше.
Дверь открылась, и вошел Элтон Парракис. Он был очень толст,и его тусклые белые волосы были зачесаны назад, открывая круглое детское лицо свыражением постоянного смущения. Он был одет в золотисто-голубую униформукомпании «Вендо-Спендо». Задумчиво он посмотрел на Вирджинию Парракис.