Искренне Ваша Джильда Глен».

Томми кивком отпустил мальчика и передал записку Таппенс.

– Удивительно! – воскликнула Таппенс. – Очевидно, она всееще думает, что ты священник.

– Нет, – задумчиво ответил Томми. – По-моему, она как разпоняла, что я им не являюсь. Эй, что это такое?

«Это» было молодым человеком с огненно-рыжими волосами,вздернутым подбородком и в весьма поношенном костюме. Войдя в бар, он сталходить туда-сюда, что-то бормоча себе под нос.

– Черт! – неожиданно громко произнес рыжеволосый мужчина. –Именно это я и сказал: черт!

Он плюхнулся на стул рядом с молодой парой.

– Черт бы побрал всех женщин! – продолжал молодой человек,свирепо глядя на Таппенс. – Можете жаловаться, если хотите. Пускай менявышвырнут из отеля. Мне это не впервой. Почему мы не можем говорить то, чтодумаем? Почему мы должны скрывать свои чувства? У меня нет настроения бытьвежливым. С удовольствием бы взял кое-кого за горло и медленно придушил.

Он сделал паузу.

– Какое-то конкретное лицо? – осведомилась Таппенс. – Иликого угодно?

– Конкретное лицо, – мрачно отозвался молодой человек.

– Весьма интересно, – заметила Таппенс. – Расскажитепоподробнее.

– Меня зовут Райли, – представился рыжеволосый. – ДжеймсРайли. Возможно, вы слышали это имя. Я написал томик пацифистскихстихотворений, по-моему, получилось недурно.

– Пацифистских? – недоверчиво переспросила Таппенс.

– Да, а что? – воинственно осведомился мистер Райли.

– Нет-нет, ничего, – поспешно сказала Таппенс.

– Я за мир во всем мире, – свирепо продолжал мистер Райли. –К дьяволу войну! И женщин! Ох уж эти женщины! Видели существо, которое толькочто отсюда вышло? Она именует себя Джильда Глен. Боже, как я обожал этуженщину! И уверяю вас: ее сердце, если таковое вообще имеется, отдано мне.Когда-то она любила меня, и я мог бы заставить ее полюбить меня снова. Но еслиона продаст себя этой куче грязи, лорду Леконбери, помоги ей бог! Я задушу еесобственными руками!

Внезапно он встал и выбежал из бара.

Томми поднял брови.

– Весьма возбужденный джентльмен, – пробормотал он. – Ну,пошли, Таппенс?

Когда они вышли из отеля, в холодном воздухе сгущался туман.Следуя указаниям Исткорта, Томми и Таппенс свернули налево и через несколькоминут вышли к Морганс-авеню.

Туман усиливался, проносясь мимо них мягкими белымиоблачками. С левой стороны виднелась каменная ограда кладбища, а справа – рядмаленьких домиков. Вскоре они кончились, и их место заняла высокая изгородь.

– Мне становится не по себе, Томми, – сказала Таппенс. –Туман и тишина, как будто мы за несколько миль от цивилизации.

– В тумане все так себя чувствуют, – согласился Томми. –Плохая видимость создает такой эффект.

Таппенс кивнула:

– И ничего не слышно, кроме наших шагов по тротуару… Чтоэто?

– Ты о чем?

– Мне показалось, что я слышу шаги позади нас.

– Если ты не прекратишь себя накручивать, то через минутуувидишь привидение, – предупредил Томми. – Не будь такой нервной. Или тыбоишься, что призрак полисмена положит тебе руку на плечо?

Таппенс пронзительно вскрикнула.

– Не надо, Томми! Теперь я все время буду об этом думать. –Она обернулась, вглядываясь в обволакивающую их белую пелену. – Снова шаги!Теперь они впереди. Неужели ты не слышишь, Томми?

– Что-то слышу. Да, шаги позади нас. Кто-то еще спешит кпоезду. Интересно…

Внезапно он застыл как вкопанный.

Густая пелена перед ними раздвинулась, словно занавес, и нарасстоянии менее двадцати футов возникла гигантская фигура полисмена, как будтоматериализовавшаяся из тумана. Во всяком случае, именно такой она представиласьразгоряченному воображению молодой пары. Пелена отступила еще немного – теперь,словно в театре, появилась маленькая сцена: голубой полисмен, алый почтовыйящик, а дальше по дороге очертания белого дома.

– Красное, белое и голубое, – промолвил Томми. – Чертовскиживописно. Пошли, Таппенс, бояться нечего.

Он уже понял, что полисмен настоящий и, более того, вовсе нетакой огромный, каким показался в первый момент.

Но когда они двинулись по дороге, сзади снова послышалисьшаги. Мимо них быстро прошел мужчина, свернул в ворота белого дома, поднялся поступенькам и оглушительно застучал дверным молотком. Его впустили как раз в тотмомент, когда Томми и Таппенс подошли к полисмену, смотрящему ему вслед.

– Джентльмен, кажется, спешит, – заметил полисмен.

Он говорил медленно и задумчиво, словно давая мыслямсозреть.

– Этот джентльмен из тех, которые всегда спешат, – отозвалсяТомми.

Полисмен устремил на него подозрительный взгляд.

– Это ваш друг? – осведомился он. В его голосе также звучалоподозрение.

– Нет, – ответил Томми. – Это не мой друг, но я случайнознаю, что его фамилия Райли.

– А-а! – протянул полисмен. – Ладно, пойду дальше.

– Не могли бы вы сказать, где белый дом? – спросил Томми.

Констебль мотнул головой вбок.

– Вот. Он принадлежит миссис Ханикотт. – Помолчав, ондобавил, очевидно желая поделиться ценной информацией: – Нервная особа. Вечноопасается грабителей и просит меня проверить, не бродит ли кто поблизости.Пожилые женщины все таковы.

– Пожилые? – переспросил Томми. – А вы случайно не знаете,не гостит ли здесь молодая леди?

– Молодая леди… – задумчиво повторил полисмен. – Нет, незнаю.

– Возможно, она остановилась вовсе не здесь, Томми, –сказала Таппенс. – Да и в любом случае она вышла сразу перед нами и, можетбыть, еще не успела сюда добраться.

– Теперь я вспомнил, – внезапно произнес полисмен. – Минутытри-четыре назад я видел с дороги, как в эти ворота вошла молодая леди.

– В накидке, отделанной горностаем? – быстро спросилаТаппенс.

– У нее на шее было что-то вроде белого кролика, – кивнулполисмен.

Таппенс улыбнулась. Полисмен двинулся в том направлении,откуда они пришли, а Томми и Таппенс повернули к воротам белого дома.