Внезапно из дома донесся сдавленный крик. Почти сразу же входнаядверь открылась, и Джеймс Райли сбежал вниз по ступенькам. Его лицо былобледным и искаженным, выражение глаз – безумным. Он шатался, как пьяный.

Райли прошел мимо Томми и Таппенс, как будто не замечая их ибормоча себе под нос:

– Боже мой! Боже мой!

Он ухватился за столб ворот, стараясь удержаться на ногах, азатем, будто внезапно охваченный паникой, со всех ног побежал по дороге всторону, противоположную той, куда ушел полисмен.

(продолжение)

Томми и Таппенс ошеломленно уставились друг на друга.

– Очевидно, – сказал Томми, – в этом доме произошло нечто,до смерти перепугавшее нашего друга Райли.

Таппенс рассеянно провела пальцем по столбу.

– Должно быть, он где-то испачкал руку непросохшей краснойкраской, – заметила она.

– Хм! – произнес Томми. – Думаю, нам лучше поскорее войтивнутрь, а то я ничего не могу понять.

В дверях дома стояла горничная в белом чепчике вне себя отнегодования.

– Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное, отец? –обратилась она к поднимающемуся по ступенькам Томми. – Этот парень являетсясюда, спрашивает молодую леди и без разрешения мчится наверх. Она верещит, какдикая кошка, – а что ей, бедняжке, остается делать? – потом бежит вниз весьбледный, точно увидел привидение. Что все это значит?

– С кем ты там разговариваешь, Эллен? – осведомился изглубины холла резкий голос.

– Это хозяйка, – без особой необходимости сообщила Эллен.

Она отошла от двери, и Томми оказался лицом к лицу сседовласой пожилой женщиной, тощая фигура которой была облачена в черное,расшитое бисером платье. Голубые глаза напоминали две льдинки.

– Миссис Ханикотт? – осведомился Томми. – Я пришел повидатьмисс Глен.

Миссис Ханикотт бросила на него пронзительный взгляд, потомподошла к Таппенс и внимательно осмотрела ее.

– Вот как? – промолвила она. – Ну, тогда вам лучше войти.

Миссис Ханикотт провела их через холл в комнату в заднейчасти дома с окнами в сад. Помещение казалось меньшим, чем было вдействительности, из-за обилия столов и стульев. Пламя потрескивало в камине,рядом с которым стоял обитый ситцем диван. Обои в мелкую серую полоску, стеныувешаны картинами и гравюрами.

Комната с трудом ассоциировалась с мисс Джильдой Глен.

– Садитесь, – предложила миссис Ханикотт. – Прежде всегопрошу меня извинить, но я не имею ничего общего с римско-католической религиейи никогда не думала, что увижу в своем доме католического священника. ЕслиДжильда переметнулась к блуднице в пурпуре[22], этого и следовало ожидать приее образе жизни. Могло быть и хуже, если бы она вовсе не придерживалась никакойрелигии. Я бы лучше относилась к католикам, если бы их священники моглижениться. А уж эти монастыри – подумать только, какое количество прекрасныхмолодых девушек навсегда в них исчезает!

Миссис Ханикотт сделала паузу, чтобы перевести дыхание.

Не углубляясь в защиту безбрачия духовенства или другихупомянутых спорных моментов, Томми перешел прямо к делу:

– Насколько мне известно, миссис Ханикотт, мисс Гленнаходится в этом доме.

– Да, хотя я этого не одобряю. Брак есть брак, а муж естьмуж. Если вы стелите постель, извольте в нее ложиться.

– Я не совсем понимаю… – недоуменно начал Томми.

– Так я и думала. Потому и привела вас сюда. Теперь, когда явысказала вам свое мнение, можете подняться к Джильде. Она пришла ко мне послестольких лет и попросила о помощи – хотела, чтобы я повидалась с этим человекоми убедила его согласиться на развод. Я прямо заявила ей, что не желаю иметь сэтим ничего общего. Развод – это грех. Но я не могла отказать собственнойсестре в убежище в моем доме, не так ли?

– Вашей сестре? – воскликнул Томми.

– Да. Джильда моя сестра. Разве она вам не говорила?

Томми уставился на нее с открытым ртом. Это казалосьабсолютно невероятным. Потом он вспомнил, что ангельская красота Джильды Гленбыла на виду уже много лет. Его еще мальчиком водили смотреть ее игру. Да,возможно, они в самом деле сестры. Но какой яркий контраст! Значит, ДжильдаГлен вырвалась из этой уныло-респектабельной среды. Как же хорошо она храниласвой секрет!

– Я все еще не вполне понимаю, – сказал Томми. – Ваша сестразамужем?

– Она в семнадцать лет убежала из дому, чтобы выйти замуж, –ответила миссис Ханикотт. – За простого парня куда ниже ее по положению. А ведьнаш отец был священником. Какой позор! Потом Джильда оставила мужа и подаласьна сцену. Актриса! Я никогда в жизни не была в театре, держалась подальше отгреха. А теперь, после стольких лет, она вздумала развестись с этим человеком.Наверно, собралась замуж за какую-то важную шишку. Но ее муж твердо стоит насвоем – не поддается ни угрозам, ни подкупу. За это я его уважаю.

– Как его имя? – внезапно спросил Томми.

– Странно, но я не помню. Прошло почти двадцать лет с техпор, как я его слышала. Мой отец запретил его упоминать. Я отказалась обсуждатьэто дело с Джильдой. Она знает, что я думаю по этому поводу, и для нее этогодостаточно.

– А его фамилия, часом, не Райли?

– Возможно, право, не знаю. Это напрочь выветрилось у меняиз головы.

– Человек, которого я упомянул, только что был здесь.

– Ах, этот! Я подумала, что он сбежал из сумасшедшего дома.Я была в кухне, давала указания Эллен, потом пришла в эту комнату, думая,вернулась ли уже Джильда (у нее свой ключ), когда услышала ее. Она наминуту-две задержалась в холле, а затем поднялась наверх. Минуты через трираздался бешеный стук в дверь. Я вышла в холл и увидела, как этот человекмчится вверх по лестнице. Затем наверху кто-то закричал, и вскоре он спустилсяи выбежал из дому как безумный. Ничего себе история!

Томми поднялся:

– Миссис Ханикотт, позвольте нам немедленно поднятьсянаверх. Я боюсь…

– Чего?

– Боюсь, что в доме нет непросохшей красной краски.

Миссис Ханикотт уставилась на него:

– Конечно, нет.