Ричардс извлек нью-доллар и дал его мальчику. Тот уставилсяна него с благоговением, близким к ужасу.

– Будет еще один, если ты приведешь своего брата, – сказал Ричардси, заметив его взгляд, быстро добавил:

– Я передам его тебе тайком, так что он не увидит. Приведиего одного.

– Ничего не получится, если попробуешь убить Брэдли,приятель. Он заставит тебя обделаться.

– И съесть свое дерьмо. Знаю. Беги и приведи его. Подожди,пока он останется один.

– Три бакса.

– Нет.

– Слушай, приятель, за три бакса я могу достать Кэссикое-что в лавке. Чтобы она так чертовски не орала.

Лицо мужчины вдруг перекосилось, как будто кто-то, невидимыймальчику, ударил его.

– Хорошо. Три.

– Нью-доллары, – настаивал мальчик.

– Да, ради Христа, да. Доставь его. А если ты приведешьполицейских, то не получишь ничего.

Мальчик замер, наполовину внутри, наполовину снаружи своегокукольного домика.

– Ты дурак, если думаешь так. Я ненавижу этих чертовыхсвиней больше всех. Даже дьявола.

Он ушел, семилетний мальчик с жизнью Ричардса в своихгрязных чесоточных руках. Ричардс слишком устал, чтобы по-настоящему бояться.Он выключил свет, откинулся назад и отрубился.

Счет продолжается…

Сны только начинались, когда его туго натянутые нервывырвали его из сновидения. Запутавшись в темноте, начало кошмара владело им ещеминуту, и он думал, что огромная полицейская собака бросается на него –устрашающее природное оружие семи футов высотой. Он едва не закричал вслух,пока Стейси не вернул реальный мир на свое место, прошипев:

– Если он разбил мой чертов свет, я ему…

Мальчика грубо утихомирили. Тряпка на входе заколыхалась, иРичардс включил свет: перед ним был Стейси и другой негр. Новый парень был,вероятно, лет восемнадцати, подумал Ричардс, он носил мотоциклетную куртку исмотрел на Ричардса со смесью ненависти и интереса.

Щелкнуло и блеснуло лезвие ножа в руках Брэдли.

– Если ты вооружен, брось оружие.

– Я не вооружен.

– Не верю, что… – он прервал себя, и глаза его расширились.– Эй. Ты же тот тип на Фри-Ви. Ты разнес ИМКА на Ханингтон Авеню. – Густуючерноту его лица разрезала невольная улыбка. – Сообщили, что ты поджарил пятьполицейских. Это должно означать пятнадцать.

– Он вылез из люка, – важно вставил Стейси. – Я сразу понял,что это не дьявол. Я понял, что это белый сукин сын. Ты его порежешь, Брэдли?

– Заткнись и дай мне сказать. – Брэдли полностью вошелвнутрь, неловко пригнувшись, и сел напротив Ричардса на занозистый ящик из-подапельсинов. Он взглянул на лезвие ножа у себя в руке, видимо удивился при видеего и закрыл.

– У тебя земля под ногами горит, дружище, – произнес оннаконец.

– Верно.

– Куда же ты пойдешь?

– Не знаю. Мне надо выбраться из Бостона.

Брэдли сидел в молчаливом раздумье.

– Тебе надо пойти домой со мной и Стейси. Нам надопоговорить, а здесь этого не сделаешь. Слишком открыто.

– Хорошо, – устало сказал Ричардс. – Мне все равно.

– Мы пойдем задними дворами. Свиньи рыщут всюду сегодня.Теперь я понимаю, почему.

Когда Брэдли выводил его, Стейси сильно пнул Ричардса подколено. Минуту Ричардс смотрел, не понимая, а потом вспомнил. Три нью-доллараскользнули в ладонь мальчика и исчезли.

Счет продолжается…

Женщина была очень стара; Ричардс подумал, что никогда ещене видел человека, столь старого. На ней было набивное ситцевое домашнее платьес огромной прорехой подмышкой; когда она двигалась, старое морщинистое вымя раскачивалосьвзад и вперед в прорехе, пока готовилась еда, купленная на нью-долларыРичардса. Желтые от никотина пальцы срезали кожуру, чистили и шинковали. Ееноги, разросшиеся за годы стояния до гротескного размера, были обуты в розовыемахровые шлепанцы. Ее волосы выглядели так, как будто их завили утюгом вдрожащей руке; скрученная сетка для волос, съехавшая на затылке, собирала их вподобие пирамиды. Ее лицо было как дельта времени; не коричневое и не черное, асероватое, простеганное расходящейся галактикой морщин, выпуклостей и впадин.Ее беззубый рот привычно сжимал сигарету, выпуская облачка голубого дыма,которые висели вокруг нее, как связки голубых воздушных шаров. Она дымила взади вперед, образовав треугольник между разделочным столиком, кастрюлями иобеденным столом. Ее хлопчатобумажные чулки были спущены до колен, и между нимии хлопающим краем платья висели гроздья варикозных вен. В квартире витал духдавно почившей капусты. В дальней комнате кричала, визжала, а потом замолкалаКэсси. Брэдли со стыдом и яростью сказал Ричардсу, чтобы тот не обращалвнимания. У нее был рак обоих легких, а недавно он распространился вверх нагорло и вниз на живот. Ей было пять лет. Стейси куда-то вышел.

Пока они с Брэдли разговаривали, пьянящий аромат тушеной говядины,овощей и томатного соуса начинал наполнять комнату, задвигая призрак капусты поуглам и заставляя Ричардса осознать, как он голоден.

– Я мог бы сдать тебя, дружище. Я мог бы убить тебя иукрасть все эти деньги. Сдать тело. Получить еще тысячу баксов и житьприпеваючи.

– Не думаю, что ты мог бы это сделать, – заметил Ричардс. –Я бы не мог.

– Почему все-таки ты это делаешь? – раздраженно спросилБрэдли. – Зачем ты лижешь им зад? Ты такой жадный?

– Мою дочь зовут Кэти, – ответил Ричардс. – Моложе Кэсси.Воспаление легких. Она тоже все время плачет.

Брэдли ничего не сказал.

– Она может выздороветь. Не так, как… она там. Воспалениелегких немногим страшнее простуды. Но нужны лекарства и врач. Это стоит денег.Я пошел добывать деньги единственным способом, каким мог.

– Все равно, лижешь зад, – сказал Брэдли с каким-то пустым истрашным ударением. – Ты лижешь зад половине мира, и они подставляют его каждыйвечер в шесть тридцать. Твоей дочке было бы лучше уйти из этого мира, какКэсси.

– Я в это не верю.

– Тогда ты круче меня, парень. Я как-то привез в больницуодного типа с переломом. Одного богатого типа. Полиция была у меня на хвостетри дня. Но ты круче меня. – Он достал сигарету и зажег. – Может быть, ты ипродержишься целый месяц. Миллиард долларов. Тебе придется купить целый говеныйтоварный состав, чтобы утащить их.