интеллектуального общества у Пиза были друзья и родственники, которые его ждали. Неподалеку от Пизов, в благородном Лимпсфилде, графство Суррей, жил Морис Ханки, высокопоставленный деятель британского Министерства иностранных дел и секретарь военного кабинета. Майкл Пиз думал, что его отцу Эдварду, движущей силе Фабианского общества, и Беллу будет о чем поговорить. Если к ним присоединится и Ханки, политические дискуссии станут чрезвычайно интересными.

Белл принял приглашение, но на время остался в Рипоне, чтобы посмотреть, как будут развиваться события. У него не было никаких связей поблизости, и он, вероятно, также начал понимать, как его информация может способствовать дружбе между Великобританией и новой демократической Германией. Днем 28 ноября он встретился с генералом Максвеллом, который во время войны с разрешения МИ-6 создал Восточно-Средиземноморское специальное разведывательное бюро. Затем Белл провел еще один приятный вечер в казино, где его развлекал лейтенант Дайер, который потчевал его рассказами о сражениях на Западном фронте. Взамен Белл поделился своими знаниями о неопределенной ситуации в Берлине. Дайер задавался вопросом, сможет ли правое крыло бороться за власть в Германии. «Это предложение, по крайней мере в Берлине, разве что встретят с саркастической улыбкой». Белл ответил: «Но многие из моих информаторов считают, что в случае хаоса, к которому неизбежно приведет большевистский переворот, большое количество людей, которые в настоящее время готовы принять демократическую революцию, возможно, будут готовы поддержать реакционное движение, исключительно из желания снова обеспечить порядок любой ценой».

Он объяснил, что правые милитаристы могут только строить планы на будущее, поскольку в настоящем у них нет шансов. «Подавляющее большинство немецкого народа, несомненно, в настоящее время более враждебно и ожесточенно по отношению именно к этим кругам, чем к чему-либо или кому-либо еще». Милитаристы втянули Германию в свою войну и постоянно лгали о предстоящей победе, а затем проиграли. Ценой невероятных страданий.

Надежда, которая делала лишения войны терпимыми, как объяснил журналист Себастьян Хафнер (который лично пережил события в Берлине), заключалась в постоянной уверенности в том, что Германия вот-вот победит. Шокирующую новость о поражении было трудно принять. Хафнер, которому в день вступления перемирия в силу было 11, впал в глубокую депрессию. «Где найти стабильность и безопасность, веру и уверенность, если мировые события могут быть такими обманчивыми? Если триумф за триумфом в конце концов ведет к катастрофе, а истинные законы истории раскрываются лишь ретроспективно, когда все уже разрушено? Я смотрел в бездну» [3]. Он был не единственным. В автобиографии Адольфа Гитлера описывается такое же замешательство по поводу этой новости, но с более драматичным исходом: он зарыл свою «горящую голову в простыни и подушки» [4].

Британских офицеров также интересовал неисчерпаемый источник влияния высших немецких военачальников, генералов Гинденбурга и Людендорфа. Что касается Гинденбурга, номинального главнокомандующего вооруженными силами, он был популярен благодаря поддержке демократической революции. Но, продолжал Белл, «в течение последних двух лет вся реальная власть принадлежала Людендорфу. Он, по-видимому, создал всевозможные подотчетные ему учреждения, ответственные за самые разные дела, которыми он в своем номинальном официальном качестве не должен был заниматься. Людендорф был настоящим диктатором в течение полутора лет. Это подтвердили для меня некоторые из моих информаторов, обладающих лучшими полномочиями для вынесения суждений».

Людендорф совершил то, что можно было назвать военным переворотом. По крайней мере, на данный момент он находился в изгнании в Швеции и вне власти. Но структура его организаций продолжала существовать. Информаторов Белла беспокоило не столько непосредственное насилие, которое могли совершить его учреждения, сколько то, что может произойти в будущем.

Быстрая демобилизация немецких вооруженных сил привела к тому, что до 300 000 безработных солдат наводнили Берлин, и их число продолжало расти. Это «главный вопрос», продолжал Белл, «занимающий умных людей». У бывших солдат было оружие, но не было еды и денег, что делало их «постоянным источником опасности». Он видел столпотворение на вокзалах. Бывшие солдаты забирались на крыши поездов, чтобы прокатиться бесплатно, несмотря на смертельный риск. Вооруженная полиция стояла на станциях, не позволяя солдатам высадиться без доказательств, что они проживают в Берлине. Столкнувшись с вражескими войсками на поле боя, теперь они столкнулись с неулыбчивой немецкой полицией на родине.

Британских офицеров также интересовало общественное мнение в Германии. Белл описал ситуацию: «Я видел весьма общее признание того, что Германия будет бедной и много лет должна тяжело работать из-за войны и условий мира, которых следует ожидать; но немецкий народ в целом не имеет ни малейшего представления о реальном отношении к нему в других странах. Там не понимают ужаса, который теперь вызывает немецкое имя из-за всем известных военных событий».

Во время войны местная пресса не публиковала сообщений о зверствах немцев в Бельгии. Кроме того, газеты оправдывали подводную войну против гражданских судов корректным ответом на блокаду немецких портов Союзниками. Большинство немцев понятия не имели, что иностранцы их презирают. Они были озадачены тем, что блокада продолжала морить их голодом, хотя боевые действия прекратились. Это сыграло роль в пропаганде экстремистов: «Англия не хочет Лиги Наций или справедливого урегулирования, но желает сокрушить и уничтожить Германию».

Казалось, канадец знал все, что связано с Германией, в том числе многое из того, чего не знали даже такие специалисты, как Максвелл и Дайер. Может ли ему найтись место в разведывательном подразделении? Британские офицеры видели – Белл очень хотел служить. Как и многие интернированные из Рухлебена, он сожалел, что не смог внести свой вклад во время войны.

А его образ мыслей? Белл был верным, честным и справедливым. Все его ближайшие немецкие друзья поддерживали либеральную демократию. Он хотел, чтобы они и Германия добились успеха. И он был гордым либералом. Это было нормально, поскольку многие либералы занимали посты в правительстве и разведке. А от социализма большевистского толка, что сразу же исключило бы его кандидатуру, он был далек. Для Белла «либерализм» означал, что он верит в права меньшинств и в способность людей принимать и хорошие, и плохие последствия собственных действий, будучи свободными от внешнего давления, публичного или частного. (Позже он жаловался, что слово «либеральный» стало означать «социалистический». [5])

На следующий день в 9 утра он отправился на вокзал в Лондон. Там он встретил группу солдат и ответил на их вопросы о немецкой революции. Куда бы он ни пошел, это была тема дня. Никто не ожидал случившегося. Британцы предполагали, что война будет длиться годами в отчаянном прорыве через Германию, с еще более изнурительными позиционными войнами и миллионами новых смертей. А затем внезапно, 11 ноября, боевые действия в Бельгии и Франции прекратились, а Союзники