– Робард Стрит.

Это было в пяти кварталах от его цели; когда такси подброситего, он сядет на экспресс в обратном направлении, чтобы доехать до Моли.

Такси прибавило скорость, древний газовый мотор звучалкакофонией из канонады выхлопов и разнообразных шумов. Ричардс откинулся назадна виниловые подушки, где тень казалась гуще.

– Эй, я тебя только что видел на Фри-Ви! – воскликнултаксист. – Ты тот тип, Причард.

– Причард. Верно, – безропотно согласился Ричардс. ЗданиеИгр уменьшалось за их спиной. Психологическая тень тоже, казалось, уменьшаласьв его душе, несмотря на неудачу с таксистом.

– Черт возьми, у тебя есть яйца, приятель! Говорю тебе.Честное слово, есть. Они убьют тебя, знаешь? Убьют, мать твою. У тебя и вправдуесть яйца.

– Верно. Даже два. Как и у тебя.

– Даже два, – повторил таксист. Он был в экстазе. – Чертвозьми, здорово! Смачно! Не возражаешь, если я расскажу жене, что подвез тебя?Она кипятком ссыт от этих Игр. Мне бы тоже настучать, только, черт возьми, ктоменя послушает. Таксисту нужен хоть один свидетель. Никто не видел, как ты влез– вот непруха!

– Обидно, – сказал Ричардс. – Жаль, что ты не можешь помочьубить меня. Может, мне записку оставить, что я был здесь?

– Черт, можешь? Это было б…

Они как раз пересекли Канал.

– Выпусти меня здесь, – резко оборвал Ричардс. Он вытащилнью-доллap из конверта, врученного ему Томпсоном, и бросил его на переднеесиденье.

– Фу ты, чего я сказал? Я и не думал…

– Нет, – сказал Ричардс.

– Ну что, не дашь записку…

– Обожрешься, вонючка.

Он стремительно выпрыгнул и пошел по направлению к ДраммондСтрит. Ко-Оп Сити, как огромный солдат, поднимался в сгущающейся темноте передним. Крик таксиста все еще преследовал его:

– Тебя скоро достанут, мать твою так!

Счет продолжается…

Через задний двор, через рваную дыру в проволочном заборе,отделяющем одну асфальтовую пустыню от другой; переждать в глубокой тени, покамимо с ревом проносится банда мотоциклистов, их фары сияют в темноте, какбезумные глаза ночных оборотней. Потом – через последний забор (одна рукапорезана), и вот он стучится в заднюю дверь Моли Джернигана – она же и естьглавный вход.

Моли был владельцем ссудной кассы на Док Стрит, где – будь утебя достаточно баксов, чтобы швыряться ими, – каждый мог купить специальнуюполицейскую дубинку, автомат с полным запасом патронов, противотанковое ружье,героин, Пуш, кокаин, маскировочные средства, искусственную бабу из стирофлексаили настоящую шлюху, если ты слишком измотан, чтобы пользоватьсястирофлексовой, адреса нескольких подпольных казино, адрес Клуба Извращений иеще сотню других запрещенных вещей. Если у Моли не было нужной вещи, онзаказывал ее для тебя. В том числе фальшивые документы. Когда он открыл глазоки увидел стоящего за дверью, он улыбнулся широкой улыбкой:

– Почему бы тебе не убраться, дружок? Я тебя не видел.

– Нью-доллары, – произнес Ричардс, обращаясь в воздух.Последовала пауза. Ричардс изучал манжету своей рубашки, как будто впервые еевидел.

Затем затворы и замки отворились поспешно, как будто Молибоялся, что Ричардс изменит решение. Ричардс вошел. Они стояли в подсобкемагазина, которая представляла собой крысиный заповедник полный старыхжурналов, краденых музыкальных инструментов, краденых фотоаппаратов и товаровчерного рынка. Моли был по необходимости Робин Гудом; ростовщик к югу от Каналанедолго продержался бы на плаву, будь он слишком жадным. Моли драл три шкуры сбогатых вонючек из Города, а в своих кварталах продавал почти по закупочнымценам – иногда даже ниже, если кого-то сильно припекало. Поэтому он пользовалсяпревосходной репутацией в Ко-Оп Сити и первоклассной защитой. Если полицейскийрасспрашивал стукача из Южного Города (а их были сотни) о Моли Джернигане,информатор сообщал, что Моли – слегка слабоумный старик, приторговывавший помелочам левым товаром. Любая шишка из Города с порочными сексуальныминаклонностями могла бы много чего порассказать, но время чисток Полиции нравовпрошло. Все понимали, что порок создает неблагоприятную среду для революционныхнастроений. Тот факт, что Моли также занимался торговлей поддельнымидокументами, приносящей ему умеренный доход, строго для местных клиентов, был вГороде неизвестен. Все же Ричардс знал, что изготовление документов для такогожареного клиента, как он, было крайне опасным.

– Какие бумаги? – Моли глубоко вздохнул и зажег стариннуюнастольную лампу с выгнутой шеей, которая залила ярким белым светом рабочуюповерхность его письменного стола. Он был стар, почти семидесяти пяти лет, ипод льющимся светом его волосы были похожи на серебряную канитель.

– Водительское удостоверение. Военный билет. Уличноеудостоверение личности. Карточка полицейского учета. Пенсионное удостоверение.

– Просто. Работа стоит шестьдесят баксов для любого, крометебя, Бенни.

– Сделаешь?

– Я сделаю это для твоей жены, не для тебя. Для тебя – нет.Я не сую голову в петлю ради чокнутого сукина сына, вроде Бенни Ричардса.

– Сколько это займет времени?

Глаза Моли сардонически вспыхнули.

– Зная твое положение, я потороплюсь. Час на каждую.

– Боже, пять часов… Можно мне пойти…

– Нет, нельзя. Ты сбрендил, Бенни? На прошлой неделе к твоейхозяйке приехал полицейский с конвертом. Он прибыл на черной тачке с ещешестерыми ребятами, флэппер Донниган и Джерри Ханрахан точили зубы на углу,когда они проезжали. Флэппер мне все рассказал. Парень не камень, сам знаешь.

– Я знаю, что Флэппер не камень, – нетерпеливо перебил,Ричардс. – Я послал деньги. Она…

– Кто знает? Кто видел? – Моли пожал плечами и закатилглаза, кладя ручки и незаполненные бумаги в центр освещенного лампойпространства. – Они землю носом роют вокруг твоего дома, Бенни. Любой, ктовыразит свое сочувствие, закончит в камере среди резиновых дубинок. Дажехорошим друзьям не нужно это, даже с бабками твоей хозяйки. Хочешь какое-нибудьопределенное имя?

– Все равно, только англосаксонское. Боже, Моли, ей нужновыходить за продуктами. И врач…

– Она послала парнишку Баджи О'Санчеса. Как там его?

– Уолт.

– Да, вот именно. Не могу больше удержать концов. Выживаю изума, Бенни. Пора на покой. Он вдруг вскинул глаза на Ричардса. – Я помню тевремена, когда был знаменит Мик Джеггер. Ты ведь даже не знаешь, кто это, а?