– Родственник?

– Нет, – ответил я. – Старый друг.

Его взгляд был цепкий и оценивающий. Я не сказал бы, чтоповерил, не тяну я на ровесника бабульки, мирно почившей пятьдесят лет назад,хотя, с другой стороны, сейчас вообще не встретить пожилых людей, разве чтооригиналов, которым интересно побывать в престарелом теле, прочувствовать всеэмоции, а потом быстренько запустить процесс омоложения.

Я удивился, как быстро прошла сложнейшая процедураразморозки. Миллионы наноботов сплошной волной двинулись по телу, скрупулезносращивая все нейроны, восстанавливая все клетки – ни одной не осталосьповрежденной! – добрались до мозга, там задержались надолго, подтверждаянехитрую истину, что мозг – сложная штука, наконец пришел объединенныйрапорт, что все миллиарды миллиардов клеток восстановлены, можно системувключать для ходовых испытаний.

– А с этим подождем, – ответил я. – Вы уверены,что дальше без сучка…

– …и задоринки, – подхватил молодой медик бодро,улыбнулся, очень довольный, что помнит эти непонятные идиомы прошлыхэпох. – Но если понадобимся – только свистните! Будем рядом через двеминуты.

Светлану перевезли в ее дом, я восстановил его вплоть домолекулярной структуры стен, переложили в постель, точно такую же, в которойона видела меня в последний раз. Я включил аппаратуру, сел рядом и дождался,когда ее веки поднялись.

– Ку-ку, – сказал я ласково, – вот ты ипроснулась. Видишь, я слово держу.

Она смотрела несколько мгновений с таким непониманием, что уменя сердце екнуло, потом повернула голову, оглядела комнату. Взгляд сталострым, руки задвигались. Я видел, как все тело напряглось, проверяя работумышц, затем так же быстро расслабилось.

Глазные яблоки сдвинулись в мою сторону.

– Володя… А что случилось?

– Как будто не знаешь, – ответил я бодро. – Тызаснула, помнишь?

– Я умерла, – возразила она.

– Ты заснула, – сказал я с нажимом, многие не выносятслова «смерть», «умер», – а сейчас проснулась. Теперь ты полностьюздорова. И будешь жить столько, сколько захочешь.

Она всмотрелась в мое лицо, взгляд был недоверчивым.

– Но ты не изменился совершенно. Даже в той же одежде… Иничто не изменилось. Вон фиалка в горшке собралась зацвести, помню, как первыйлисток выбросила… все еще второй в бутоне! Володя, я очень хорошо себячувствую. Не рассыплюсь, если встану?

– Твои кости крепче стали, – заверил я. – И жилыкрепче стальных канатов, как ты и хотела. Поднимайся, пройдись по своимапартаментам. Поди, забыла…

Она поднималась медленно, бережно, прислушиваясь к телу,настоящая спортсменка, не доверяется чувствам, что, мол, можно прыгатьмартовским зайцем, так вот лохи и рвут сухожилия, постояла чуть, держась заспинку кровати, на лице изумление, последние полгода, помнит, провела впостели, осторожно прошлась по комнате, вышла в прихожую и замерла передогромным зеркалом во всю стену.

Я двигался сзади, в зеркале отразилась маленькая сухонькаястарушка, почти на треть ниже той блистательной Светланы, финалистки чемпионатаМосквы по шейпингу. Сморщенное лицо, похожее на печеное яблоко, запавший рот,похожий на куриную попку, ввалившиеся глаза, жидкие пряди седых волос. Рукиистончившиеся, жалкие, с покрученными артритом косточками и безобразно вздутымисуставами.

Она долго всматривалась в отражение, я кашлянул и сказалделикатно:

– Света, а как насчет теперь…

Она спросила, глядя в зеркало:

– Ты о чем?

– Я тебе еще тогда предлагал, – напомнил я, –пройти программы омоложения. Ты помнишь, не увиливай.

Она пробормотала:

– Да? Память старческая, сам знаешь…

– Не ври, – сказал я безжалостно. – Память у тебятеперь безукоризненная. И помнишь все. Если хочешь, память у тебя будет вообщеабсолютная. Сейчас ты такая же, как и… когда заснула. Но твой организм простокричит, просит снять запрет…

Она спросила настороженно:

– Какой запрет? На что?

– На адекватность, – ответил я. – Твоему организмувелено было, чтобы тебе было приятнее проснуться в прежнем дряхлом, хоть издоровом теле. Но все клетки просят снять ограничения, чтобы жить в полнуюсилу…

Она не сводила с меня настороженного взгляда.

– Ты всегда так виляешь вокруг да около, когда хочешьсказать какую-то гадость. Ладно, говори. Мне сесть или достаточно держаться застену?

– Как хочешь, – огрызнулся я. – Твоим клеткамвелено быть дряхлыми, чтобы тебе понравиться. Но они просят разрешения житьактивнее….

Она покачала головой.

– Снова недоговариваешь. Что значит «активнее»?

– Это значит, – ответил я, играя рассерженного, –что они приведут твой организм в порядок. И ты станешь… моложе.

– Насколько?

– Не знаю, – ответил я. – Организм настроен на то,чтобы жить с максимальной отдачей. Не думаю, что ты в школьном возрасте была ужечемпионкой!

Светлана прошлась вдоль зеркала взад-вперед, походка всеубыстрялась, движения стали резкими и уверенными, но спина оставалась все также согнутой, словно у черепахи в панцире, вздумавшей прогуливаться на заднихлапах. Наконец обернулась ко мне с непонятным блеском в глазах. Я с немалымсмущением увидел в них слезы.

– Володька, – проговорила она. – Ты так много дляменя сделал!.. Дай я тебя поцелую, Володя…

Я нагнулся, ее сухие старческие руки обхватила мою толстуюшею. Губы ткнулись в щеку, она всхлипнула и прижалась ко мне, маленькая ивысохшая, как лягушка под жарким солнцем. Я бережно держал ее в руках,наклонился и поцеловал в розовую макушку, где почти не осталось волос.

– Сдаюсь, – проговорила она мне в грудь. – Не хочубыть старой. Когда чувствую столько сил… то хочется сбросить эту шкуру. Как этоделается? Что нужно?

– Ничего, – заверил я. – Если хочешь, всюпроизойдет за ночь, а утром проснешься уже в молодом теле. Если хочешь, будешьмолодеть потихоньку…

Она прервала:

– Если можно, лучше потихоньку. Я стала совсем трусливой,Володя.

Я улыбнулся.

– Хорошо. Только привыкать придется быстро. Хотя, конечно,если хочешь растянуть процесс на год или месяц…

Она потрясла головой.

– Нет, теперь уже нет. Пусть быстро.

– Хорошо, – повторил я, взглянул на часы, так Светланепонятнее, охнул: – Прости, надо бежать. Много работы. Меня ждут в конторе.

Я был уже на пороге, когда она крикнула в спину:

– А когда начнется?