Мясо наросло за несколько секунд, все покрылось золотистойкожей. Линда вздрогнула, повела огромной башкой по сторонам. Ноздри дергались,жадно хватая незнакомые запахи.

Я сложил губы трубочкой, готовый позвать, как она что-тоуловила, быстро для ее неуклюжей фигуры развернулась. В желтых глазах блеснулосчастье, как же, вон он, самый лучший человек на свете, заковыляла на короткихножках ко мне. Я присел, потрепал по толстенному загривку, потом сказал:

– Линда, тапочки!

Линда повернулась и опрометью бросилась в спальню. Я ждал,сердце колотится, через пару долгих минут Линда появилась с тапочком в огромнойпасти. Я молча ждал, она положила тапочек передо мной, ринулась в спальню ипринесла второй, после чего опустилась на толстый зад и уставилась мне в лицоликующе-преданно.

– Умница, – сказал я счастливо. – Возьми на полкепирожок.

Она бросилась на кухню, через минуту вернулась, волоча пакетсо «свиными ушками». Я взял в руки, Линда облизнулась и, сев, замерла. Яположил лакомство ей на нос, выждал секунд пятнадцать, сказал тихо: «Можно»,Линда дернула мордой, лакомство подпрыгнуло и нырнула в раскрытую пасть.

– Умница, – повторил я. – Ничего не забыла!

Она заворчала довольно, когда я ринулся хватать и тискать,валять по ковру, прижимать и целовать в морду, ну подумаешь, тапочки принесла,всегда же приносила, почему такая бурная радость…

– Все, – сказал я наконец, – иди отдыхай. Наместо, Линда, на место!

Она с достоинством заковыляла на свой коврик. Для нее нетперерыва, девочка в полной уверенности, что всегда спала на этом самом коврикеи тапочки приносила мне еще сегодня утром, когда я уходил ремонтировать видеомагнитофон«Электроника-12» своему соседу.

Второй ящик исчез под моим взглядом. Я даже не сталпревращать его в воздух, в спешке просто стер, кости поднялись и началискладываться гораздо медленнее, я покрылся потом и закусил губу, передо мнойразверзлись галактические бездны, дрожь сотрясает так, что застучали зубы. Я неотрывал взгляда, а плоть покрыла кости, оформилась в мышцы, пролегли сухожилия,вены, бледная кожа проступила наверху такая непрочная, что я глухо прорычал истиснул кулаки.

Каролина так и осталась стоять с закрытыми глазами,проснуться я не позволил, снова и снова пробегал мыслью по всем нейронам,проверял каждую молекулу и каждый атом, не осмелился только заглянуть в еевоспоминания, их неприкосновенность очень много значила в том старом мире,откуда мы пришли, касаться их нельзя, вдруг да она в какие-то минутыраздражения страстно желала мне издохнуть, так что я лишь проверил всюматериальную сторону, вздохнул, сотворил на ней ее самый любимый костюм:голубые, обтягивающие бедра джинсы и красную маечку с открытым животом, чтобыне закрывать блестящую в пупке золотую капельку пирсинга.

– Каролина, – сказал я негромко, – я люблю тебя,Каролина. Я очень тебя люблю…

Ее веки затрепетали, приподнялись. Мгновение онавсматривалась в меня, затем с плачем бросилась мне на шею.

– Володька!.. А мне такое страшное снилось…

Я застыл, мысль сама по себе жуткая, а вдруг все эти годывидела сны, я прижимал ее вздрагивающее тельце, гладил по голове, целовал вмакушку, шептал на ухо ласковые успокаивающе слова. Вдруг она резкоотстранилась, глаза расширились, взглянули дико.

– Володя! Но ведь я умерла?

– Ты никогда не умрешь, – заверил я горячо. –Никогда! Мы с тобой отныне и навсегда – бессмертные.

Она прошептала с недоумением:

– Бессмертные…

Я сказал настойчиво:

– Я выполнил все, что обещал, Каролина. Кстати, я теперь непросто старше, а намного старше.

– На сколько? – спросила она с некоторым испугом.

– Намного, – ответил я злорадно. – Так что неотвертишься.

Линдочка недовольно урчала и с такой силой терлась о нашиноги, что Каролину шатало, она хваталась за меня, но всякий раз отстранялась ивсматривалась с удивлением и недоверием.

– Ты не изменился, – сказала она обвиняющимтоном. – Разве это возможно?

– Я не изменился, – подтвердил я счастливо. – Я всетот же… Но возможно теперь все. Я могу быть всяким. Как и ты.

Она сразу же пощупала себя за бока.

– Правда?

– Убавить? – спросил я.

– Да!

Талия ее мгновенно заузилась. Каролина охнула и ощупала себя.Потом снова бросилась мне на шею, ее тело вздрагивало, снова разразиласьплачем, слезы хлынули крупными жемчужинами, горячие и горько-соленые,прижимается так, словно старается войти в меня вся, и я с трудом удержался отжажды облечь ее со всех сторон собой, как бетонными стенами, что в те временаказались символом несокрушимости.

– Все хорошо, – шептал я на ухо. – Вот теперь мынавсегда…

Она вскинула заплаканное личико, жемчужные капельки бегут пощекам, спросила с недоверием и надеждой:

– И что… вот так можно и всех наших? Аркадия, Жанну,Михаила, Леонида…

– Можно, – ответил я просто. – Но не торопись.Сначала, наверное, восстановим твоих и моих родителей…

Еще не понимает, что уже сегодня будет на таком виткеэволюции, что Аркадий, Жанна и все другие из того «приличного общества»покажутся не питекантропами, даже не лемурами или земноводными, а простейшиминасекомыми. Восстановить всю нашу компанию тех лет, конечно, можно. Но на койхрен? Общаться с ними невозможно, да и они в этом мире места не найдут. Выбралисвой путь, прошли так, как хотели. И закончили так, как ожидалось. Восстановиих, обидятся, в суд подадут.

Оживить всех старых друзей того времени, вообще всех людейдвадцать первого, а то и двадцатого века… тогда почему не питекантропов, лемуров,кистеперых рыб, что первыми вылезли на сушу?

Каролина задумалась, я видел, как прикусила губу, в глазахрастерянность.

– Но только… как же здесь будут родители?

– Создадим для них свой мир, – заверил я. –Подумаем, как лучше. То ли отдельную планету, назовем ее Землей и сделаемнеотличимой от Земли двадцатого века… населим копиями всех людей того времени,то ли в виртуальный мир, они не увидят разницы. Все решаемо, Каролина!

Она повернулась к окну, что на всю стену, привычный рисунокзвезд на глазах меняется, одни гаснут, другие стягиваются в звездные рои, дажешары, я увидел в ее глазах ужас: что за скорости, что за скорости?

Я услышал ее пугливый шепот:

– Разве такое… возможно?

– Теперь – да, – ответил я. – Мы вошли всингулярность. Все только начинается. Правда, тебе, мой любимый звездныйастроном, предстоит многому научиться. Очень многому. Думаю, займет это две-трисекунды. А то и четыре.