Я сказал торопливо:

– Надеюсь, никто не подал заявки на оживление моей жены…почти жены, Каролины. Это не историческая личность. Это женщина, которую ялюблю. Она умерла от рака сто лет назад.

Женщина помолчала, я увидел в ее глазах глубокое сочувствие.

– И вы все это время…

– Да, – ответил я. – Все это время.

– Я сейчас проверю, – пообещала она тихимголосом. – И ускорю всю процедуру.

Из окна моего офиса видно, как прямо из земли в считаныесекунды поднялся огромный небоскреб в пару сот этажей, безумно красивый, сплоской крышей для посадки вертолетов, бассейном и соляриями. Сквозь стенывидно, как, созданная невидимыми наноботами, мгновенно возникла внутренняя обстановкав залах заседания, комнатах для отдыха, кабинетах, тренажерных залах.

На стенах в вазах появились живые цветы, их составить изатомов так же просто, как и стены. В некоторых комнатах запорхали бабочки иптички, тоже живые, одни – из разряда существующих, другие –придуманные дизайнерами. Честно говоря, эти созданные природой не идут ни вкакое сравнение с теми, над которыми поработал человек. Но некоторые оригиналывсе же предпочитают держать «настоящих», хотя эти настоящие созданы наноботами точнотак же, как и мебель, стены, рыбки в аквариуме.

Через огромные окна видно, как в небе застыли нелепыеметаллические агрегаты, в которых «простые» намерены отправиться в дальниемиры… их мы наверняка перестроим раньше, чем они поднимутся по трапу. Я сбрезгливой жалостью посмотрел на одну из этих фигур: рослый мужчина в скафандреподнял ногу для следующего шага, левая рука застыла в красивом решительномвзмахе, правой гордо держит на сгибе локтя шлем. Взгляд устремлен вперед, насон, конечно же, не видит, мы двигаемся примерно в сто миллионов раз быстрее,чем он.

Можно бы, конечно, посмотреть, куда они летят, чтобы нетрогать там участок космоса: пусть получат то, ради чего летели, но, с другойстороны, так ли уж они заботятся, чтобы не нарушить планы муравьев, жуков илибабочек? Не трогают их, вот и ладно, они ж гуманисты. Вот и мы… эти, гуманисты.

Я услышал зов, дал разрешение, и в комнате появилсяКондрашов, веселый, рот до ушей, глаза, как блюдца, подбородок небритый, а подглазами темные мешки усталости. То ли из моды, то ли еще почему, но зачеловекивторого поколения демонстративно держатся старых форм, хотя намного проще бысуществовать в виде, скажем, шара.

– Я из фермейской туманности, – выпалил он. – Тыне представляешь, что там темная материя вытворяет!

– А темная энергия? – спросил я.

Он округлил глаза.

– А ты откуда знаешь?

Я усмехнулся.

– Интуиция.

Он покрутил головой.

– Вот уже Вселенную заканчиваем осваивать, а что такоеинтуиция – все еще не разобрались…

– Седалищным нервом чую, – объяснил я.

– Так у тебя нет седалищного, – обвинил он. – Ивообще, откуда у силового поля нервы?.. Эх, а вот у меня есть. Хоть я тоже это…гм, поле. Да еще какое…

– Круглое? – подсказал я.

Он обиделся:

– Сам ты круглый. Но насчет темной энергии угадал. Даже незнаю как. Там идет ее рождение… мы чуть с ума не свихнулись, пытаясь понять,откуда она берется! Целый фонтан, представляешь?.. Каждую секунду рождается стотысяч звезд, и все ну просто ниоткуда!.. Там даже вакуума нет, там ничего, дажехаоса!.. А она хлещет, будто хляби какие-то прорвало и гэпнуло.

– А что в малом мире?

Он махнул рукой.

– Просмотрели до децей. Ничего, просто ничего!.. Шеф, безтебя там не обойтись. И вообще… ты чего здесь застрял? На простых ипростодушных любуешься?

Я оглянулся на небоскреб. За время нашего разговора тамвозникли еще два, между ними натянули серебристую сеть, сверху уже началиопускаться легкие летательные аппараты.

– Это трансы, – поправил я. – Но ты прав, для насони тоже «простые». У меня здесь очень важное дело. Очень-очень важное. Несмотри с такой тревогой, я никогда еще не хотел так жить, как сейчас. Просто яхочу закончить одно дело… начатое больше ста лет назад. Но я хочу закончить егоодин. А потом я прибуду к вам.

Он отступил, сказал настороженно, в коричневых глазах явидел любовь и тревогу за всемогущего шефа.

– А помните, как мы были людьми?

Я без труда вспомнил все ощущения несвободы, когда находилсязаключенным в хрупком человеческом теле, таком ограниченном, слабом, сничтожными ресурсами.

– Все помню. Скоро приду.

– Будем ждать.

– Я приду не один, – сказал я загадочно.

Он исчез, я видел, как он через мгновение появился в месте,которое раньше было Крабовидной туманностью, а теперь там энтузиасты распылилиматерию ровным слоем и устроили полигон для испытания дробных измерений. Мыпривыкли к трем, знаем четыре, можем представить пять и даже шесть, нонаибольшие сюрпризы, оказывается, таят дробные. В том же трехсполовинномизмерении неожиданностей гораздо больше, чем в четырехмерном или дажесемимерном…

Вселенная, мелькнула горько-насмешливая мысль, оказаласьразочаровывающе проста и, увы, маловата. Некоторые из нас начали былоперестраивать ее, создавая другие фундаментальные законы, что заменятпростенькую гравитацию, конечную скорость света, убогую трехмерность, другиепредложили эту оставить как память о примитивном прошлом и создавать другиевселенные – намного более совершенные, апгрейденные, на основе совсем иныхзаконов… которые вот щас придумаем.

А кто-то и вовсе ринулся в ничто, простирающееся запределами Вселенной, где ни материи, ни времени, где ничего… и начали спешнотворить свои миры.

На всякий случай я просмотрел положение атомов в «то время»,проследил их путь в течение всех этих лет. В моих возможностях их всевернуть на место, и Каролина встанет собранная именно из тех атомов, но этоважно только дикарю, все атомы одинаковы, а все, что любит Каролина, знает ипомнит, – все запечатлено в этих костях. Эти кости – тот же жесткийдиск компьютера, который мертв, но если его подключить к сети – оживет записаннаяна нем информация. Диск – мертв, информация – жива…

– Нет, – сказал я себе в последнее мгновение, –нет, все не так… А нужно вот так!

Я повернулся к запаянному по-старинному ящику. Горлостиснуло, я чувствовал и судорогу, и подступающие слезы, и все-все, вплоть докомка в горле, хотя я уже давно, по нашим меркам давно, всего лишьпространственный вихрь. Точнее, уже пространственный вихрь.

Крышка исчезла, атомную решетку ящика я тоже легким усилиемволи перестроил, и в комнате стало больше свежего, пахнущего озоном и луговымицветами воздуха. Желтые кости приподнялись, повисли в воздухе и сцепились внебольшую четвероногую фигуру. Я неотрывно следил, как считывается упрятанная вкостях информация, там не только ДНК и прочая ерунда, это можно было восстановитьпятьдесят лет назад, но и гораздо более субтильные следы всех чувств, страстей,воспоминаний, там вся ее личность…