И хотя живу один, но все равно закрылся на задвижку, чтобыникто-никто не подсмотрел, это же позор какой, стыд, ужас, никто не долженвидеть… Он, то есть я, сидит на белом сиденье, тужится, морщится, вотповернулся и отрывает от прикрепленного к стене рулончика бумаги клочок,которым после завершения дефекации подотрет задницу, дабы ни в коем случае неоставить следов кала.

Вот он принялся за этот процесс, я рассматривал с тем легкимлюбопытством, как смотрим на какающую собаку или даже синичку. Все зверистараются после завершения сранья очиститься: кошка зарывает в землю ивылизывается, собака делает пару символических гребков задними лапами, мол,закопала, вылизываются мыши, хомячки, даже мухи и стрекозы, так что и этот вотя, что едва-едва начинаю вычленять себя из животного, в теле которого заключен,тоже ведом тем же инстинктом, вылизываюсь по-своему… Подумать только: целыеотрасли производства были созданы, чтобы инстинкт не встречал помех: туалет сосмывной водой, что надежно прячет экскременты, которые звери вынужденызакапывать, освежители воздуха, что уничтожают запахи, особые виды бумаги какпо составу, так и форме…

Ага, вот он, момент, который я просматриваю уже в которыйраз и не устаю восхищаться: человек зачем-то взглянул вверх, усмехнулся, вышелиз туалета. В комнате схватил чистый лист бумаги и написал крупно: «Ну чтолыбишься? Думаешь, не знаю, что ты сейчас на меня смотришь?» Этот лист онподнял над головой и прямо посмотрел мне в глаза.

Я невольно поежился. Мелькнула мысль, что эволюция в самомделе создала странную аномалию. В таком вот звере вдруг самовозродился дивнойсилы мозг, заработала мысль, способная к неслыханному для животногоабстрагированию. Ведь зверь же, только и того, что ходит на задних лапах, так исобаки время от времени ходят, и медведи, и козы, и всякие там хомячки и суслики.

– Привет, – сказал я, остро сожалея, что тот я неслышит. И хотя понимаю, что это же я, но уж очень хотелось как-то ободрить тодвуногое, в котором я жил и боролся за то, чтобы добраться до Источника Силы,стать всемогущим. – Привет… Все-таки молодец ты… да что там молодец…

С легкой печалью вспомнил всех тех, кто не дожил до этогоблистательного века, как друзей из компашки, так и коллег по работе. Вообще-тостартовые возможности у всех были равны. Более того, в нашей компашке у всехбыли предпочтительнее, чем у меня, рядового ремонтника бытовой техники. Увы,высшее образование – это всего лишь высшее образование, но не больше.

В небе неспешно плывет огромный, как ледник, сверкающийкристалл с острыми гранями. Похож на две пирамиды, что вдвинулись одна в другуювершинами до половины, да еще по бокам с десяток острых треугольников поменьше.От него нестерпимый блеск, и я решил было, что мне почудилось, когда сверкнулоособенно сильно, но после того как сверкнуло еще дважды, я увидел, как внизу наповерхности планеты вспучивается кора, вершинку холма сорвала кипящая лава,заливает вокруг огненным озером.

– Терраформ, – заметил Кондрашов равнодушно, – вотчто значит подзадержаться с наномашинами…

– Дело не в задержке, – возразил я. – Всегдакакие-то направления оказываются тупиковыми. Но и они какое-то время приносятпользу… Вспомни, с каким восторгом было воспринято появление видеомагнитофонови как быстро они вымерли! Как мы радовались персональным компьютерам и какбыстро они сошли на нет? Как обрадовались лекарству от рака, а через пару летубедились, что наноботы защищают от него проще и легче…

Кондрашов покачал головой.

– Нет, «простые» и сейчас предпочитают всякие там стволовыеклетки и прочую биологическую хрень. Я о том, что технологии так ускорились,что не успеваешь определить, какие наиболее перспективные! Запускаются сразусотни направлений, а выживает только одно. Остальные, вот как эти терраформыили космические корабли, – отмирают раньше, чем успевают развиться. Широкошагаем, широко!

– И быстро, – сказал я.

Он взглянул на меня, не поворачивая головы.

– Шеф, ты всегда радовался именно тому, что быстро.

– Да, – ответил я.

– Почему? – спросил он с интересом. – Вроде быможно и расслабиться, сбавить темп. Мы теперь практически бессмертны, временина все хватит. Можно работать не спеша, за сиюминутное не хвататься,сосредоточиться на главном…

– Тороплюсь перейти в новый стаз, – ответил я настолькосерьезно, что его улыбка слетела, словно под ударом арктической вьюги. –Очень даже надо.

Наш проект перехода в энергетические формы шока не вызвал,как мы опасались, но немалое смятение в умы внес. И, похоже, снова намечаетсянекий раскол. Первый произошел при переходе к транслюдям: шесть миллиардовнаселения предпочло остаться «просто людьми», не замечая, что это вроде быгордая и произносимая с достоинством фраза синоним «простолюдинов». Затем изоставшегося миллиарда мы сумели повести с собой в мир расширителей интеллектане больше ста тысяч.

И вот теперь, сколько нас решится окончательно оказаться отчеловеческих… нет, уже не человеческих, но хотя бы сохраняющих их подобия тел?

Вокруг моей компании собрались энтузиасты, что смотрят мне врот и выполняют все поручения с жаром и страстью. Я, сам того не желая, давностал для сторонников сингулярности живой рекламой: самый древний, заставший ещекомпьютеры, но сохранивший жажду жизни, в то время как куда более молодыеприбегают к эвтаназии. А я вот постоянно ищущий новые пути к новым технологиям…

Прошла вечность, как нам казалось, хотя на деревьях неуспели пожелтеть листья, и в лабораторных установках удалось удержатьтермоядерный сгусток энергии, который удавалось изменять на субатомном уровне.Еще через несколько дней мы всячески меняли конфигурацию атомов, удаляли ядра,создавая абсолютно новые элементы.

Все это время я чувствовал самую плотную связь практическисо всеми зачеловеками. Любопытство на втором плане, все настороженно следили замоими мотивами, и задумай я какую-нибудь пакость, вроде стать властелином мира,моя жизнь оборвалась бы тут же: ничья жизнь не может быть равноценной жизнивсего человечества.

На долгие секунды настала тишина запечатанного от всехзвуков помещения. Я сел в кресло, зачем-то закрыл глаза, хотя, понятно, вижу ислышу все так же, как и с открытыми.

– Давай, Кондрашов, – сказал я. – Поехали!

– Что, шеф?

– Включай, говорю.

Яркая вспышка проникла даже через мои фильтры. Я сцепилзубы, напрягся, чувствуя, как незримые силовые поля стараются разодрать меня начасти.

Тело сопротивляется само по себе, не дожидаясь моей реакции,к счастью, я не вмешивался в свою древнюю допотопную психику, и онадобросовестно защищает меня, молниеносно реагируя на угрозы раньше, чем яуспевал понять, что за угроза и как ей противостоять.

Мое тело жадно поглощает всю мощь термоядерной реакции, ячувствую, как все клетки насыщаются энергией, и вот наконец… наконец-тозагорается свой огонек, я в страхе и волнении поспешно беру над ним контроль,начинаю переводить энергетику организма на этот новый уровень внутриядерныхпроцессов…