Отныне я работал дома, связываясь с компанией лишь поширокополосной связи. Мои голографические копии разгуливали по всему комплексу,отдавали указания, сами брали в руки инструменты и показывали совсем ошалевшимсотрудникам, что и как делать. Почти никто не успевать понять крутые повороты вработе, но если в моей секунде помещается сто тысяч их секунд, а в сутках всеговосемьдесят четыре тысячи, то я за час успеваю «прожить» несколько месяцев. Иуспеваю продумать дальнейшие пути. Если можно ограничиться толькотеоретическими выкладками, я успеваю за пару их минут сделать то, на что онизатратили бы годы.

Здесь дело не только в скорости моего мышления, но я в самомделе его невероятно расширил, будучи постоянно подключенным к Сети. Наверное, явсе еще остаюсь «слабым сверхинтеллектом», но и при этой слабости я в короткиесроки сделал массу усовершенствований, пару крупных изобретений и отыскал принципиальноновый путь к переходу всего тела на принципиально новый уровень, то есть наэнергетический.

Я сидел и разрабатывал эти тропки, особенно упирая навозможные опасности, как вдруг в сознании прорезался ошеломленный голос:

– Господи… обалдеть!.. Это что же… так будет всегда?

– Будет круче, – ответил я мгновенно. – Ты,Кондрашов? Молодец, решился.

– Решился? – ответил Кондрашов, я увидел егокарикатурный образ, нечто среднее между мультипликационным зайцем и дождевымчервем. – Да я сразу, как только вы, шеф, явились так экстравагантно ввиде призрака и устроили переполох. Мы чуть лбы не побили, когда рассматривализаписи!.. Только готовых чипов было маловато, сам Холдеманн прибыл и требовалпосле удачного испытания… К счастью, шеф, из вас получилась великолепнейшаяморская свинка! Холдеманн потребовал немедленно запустить второй этап операции…

– Это по уменьшению размеров?

– И увеличения пропускной способности, – уточнил он.

Я отмахнулся.

– Можно отменить.

Он спросил с недоумением:

– Почему? Какие-то опасности?

– Наоборот, – ответил я. – Достаточно и этойскорости, чтобы уже… как бы это сказать, но теперь и транслюди для меня то жесамое, что для транслюдей «простые». Нет, разрыв даже больше. Да, Кондрашов,я – зачеловек. Но зачеловеку не пристало жить в теле транслюдя. Я тутвчерне разработал путь, как можно пройти по узкой дорожке к другому телу.

Он сказал обрадовано:

– Да, шеф, теперь я понимаю, что вы чувствовали среди нас! Ятоже сперва этих черепах готов был поубивать за медлительность. Ну его на фиг,это тело. С досады хоть в компьютер переселяйся. Или в Сеть.

– И это выход, – согласился я, – но есть кое-чтополучше. Вот смотри…

В виртуальном мире мы соединили электронные цепи интеллекта,несколько часов штурмовали, продвинулись на несколько шагов, наконец Кондрашовсказал со вздохом:

– Вычисляем мы быстро… как и перебираем варианты, но вотнасчет принципиального новой дорожки… гм… шеф, завтра к нам присоединитсяПескарькин… Он самый лучший по нехоженому…

Первый и самый серьезный раскол между трансчеловеками и«простыми» произошел, когда мы начали заменять нейронные биологические связи наэлектронные. До этого мы были изгоями в обществе «простых» лишь потому, что унас некоторые части тела из металла или пластика, теперь мы сами вдруг увидели,что оказались в застывшем мире, где время замедлилось в сотни тысяч раз.

Для нас это оказалось тоже шоком: тела по-прежнемуприспособлены к неторопливому перемещению, а мозг работает на сверхскоростях.Общаться приходилось только с себе подобными, ибо замучаешься ждать, когда«простой» услышит твой вопрос, поймет, а потом начнет отвечать звуками такмедленно, что, пока он произносит одно слово, можно прочесть все книги мира,выучить все языки, переговорить с десятью тысячами трансчеловеков на различныетемы, обсудить важные проблемы, а «простой» все еще будет тянуть первый слог.

С этих дней мы сами ощутили, насколько мы разные. И что«простые» от нас дальше, чем были неандертальцы от кроманьонцев. Пожалуй, ониот нас вообще другой вид.

Как прыгающие по дорогам воробьи.

Пескарькин присоединился через полгода, исходя из нашегоэлектронного времени, хотя для простых транслюдей прошла только пара часов. Яподумал с иронией, что вот уже и совсем недавно ужасные и загадочные транслюдистали «простыми». Пескарькин включился с ходу, часть его в самом деле дикихгипотез и предложений мы отвергли сразу, кое-как преодолели его страх потерятьличность, если соединим на время мыслительную деятельность, но наш объединенныймозг начал выдавать варианты решений один за другим, мы тут же что-тоотсеивали, что-то откладывали в долговременную память, над другими идеямипродолжали работать в поте виртуального лица.

Еще через несколько дней к нам подключились Завьялов,Серенко и Довгаль, талантливые и работоспособные сотрудники. К сожалению, нерискнул воспользоваться новыми возможностями Дмитриев, яркий и талантливыйученый. Я просмотрел его досье и понял, что дело в морально-этическихустановках прошлого поколения, через которые он перешагнуть не сможет. А если иперешагнет, поддавшись на чьи-то уговоры, то всю жизнь будет терзаться чувствомвины.

Кондрашов сказал возбужденно:

– Он что, с ума сошел?.. Я с ним поговорю!

– Нет, – остановил я. – Ни в коем случае.

– Почему, шеф?

– А что потом? – спросил я рассерженно. –Во-первых, у всех свобода выбора, мы никого не тянули в транслюди, не имеемправа тянуть и в зачеловеки. Пусть. Может быть, когда-то передумает.

– А во-вторых?

– Во-вторых, – сказал я невесело, – естественныйотбор все еще продолжается! Только раньше отсеивали болезни, саблезубые тигры,войны, а теперь вот эти барьеры. Это тоже барьер, дорогой мой Кондрашов. И невсякий может его взять.

Воцарилась тишина, я видел, как они оглядываются, засчитаные минуты успевают проглядеть всю эволюцию вида и человеческую историю.Наконец Пескарькин сказал со вздохом:

– Шеф прав. Если затащим к нам, ему здесь будет… неуютно. Сним придется нянчиться. А потом все равно свихнется.

После тягостного молчания Кондрашов поговорил озадаченно:

– Эволюция все еще продолжается… И сколько же будем мчатьсягалопом, все набирая скорость?

– Сколько восхотим, – ответил я. – Теперь она ужене слепая. Мы ей дали глаза, уши.

– Даже мозги, – добавил Пескарькин.

– Даже мозги, – согласился я. – И снова нас станетменьше.

На долгий десяток микросекунд мы погрузились в молчание.Вообще-то теперь и мужчины могут размножаться сами по себе, я имею ввиду – зачеловеки. Просто записал свою электронную копию в механическоетело, вот и твой потомок. Сперва полная копия, но по мере обучения и шагания пожизни будет совсем другой человек. Мечта многих мужчин: заводить детей без этойпроклятой женитьбы, семейных скандалов и прочей бытовухи. К тому жепропускается весь жуткий период, когда это еще бессмысленный комок живого мяса,что орет, жрет и пачкает пеленки, а потом долгие годы мучительно медленноподрастает, постоянно то пальчик прищемит, то свинкой заболеет, а потом детскийсад, школа… А тут р-р-раз – и сразу доктор наук!