Ближе к восьми из особняка вышла горничная и заторопилась в соседнюю аптеку. Рауль, с банковским билетом в руке, догнал ее и узнал, что Орели, которую вчера привез Брежак, слегла в горячке и с сильной лихорадкой.

В полдень возле дома уже расхаживал Марескаль.

Глава 8

Маневры и подготовка к сражению

События неожиданно посодействовали Марескалю. Из-за болезни Орели осталась дома, и потому план, предложенный Раулем, рухнул: побег оказался невозможен, а девушку могли вот-вот разоблачить. Положение усугублялось тем, что Марескаль немедленно принял собственные меры: сиделка, которую пришлось вызвать к Орели, была его креатурой и, как Рауль имел случай убедиться, каждый день сообщала комиссару о состоянии больной. В случае внезапного улучшения тот готов был действовать.

«Однако же, – думал Рауль, – если он до сих пор ничего не предпринял, значит у него есть причины, препятствующие ему публично уличить Орели, и он предпочитает дожидаться ее выздоровления. Он готовится. Что ж, приготовимся и мы».

Рауль, хотя и являлся противником излишне логичных гипотез, зачастую опровергаемых фактами, сделал из сложившихся обстоятельств несколько, можно сказать, невольных выводов. Смутно предугадывая существование чего-то таинственного и одновременно простого, о чем никто в мире даже не подозревал, – предугадывая скорее в силу хода вещей, чем благодаря работе ума, – он понимал, что настал момент перейти в решительное наступление.

«Самое трудное в любом походе, – часто говаривал он, – это сделать первый шаг».

Однако, ясно представляя эти первые шаги, он до сих пор не понимал самой их сути. Персонажи драмы по-прежнему напоминали ему говорящие автоматы, действующие среди бурь и штормов. Если он хотел победить, ему недостаточно было изо дня в день оберегать Орели – он должен был проникнуть в прошлое и узнать, какие глубокие причины подтолкнули этих людей к действию и повлияли на них в ту трагическую ночь.

«Помимо меня, – говорил он себе, – с Орели каким-то образом связаны четыре актера первого плана, и все четверо преследуют ее: Гийом, Жодо, Марескаль и Брежак. Среди этих четверых есть те, кто в нее влюблен, и те, кто хочет заставить ее раскрыть тайну. Сочетание этих двух факторов, любви и алчности, лежит в основе всей истории. Итого: Гийома временно отставляем в сторону. Брежак и Жодо, пока Орели больна, меня не волнуют. Остается Марескаль. За этим врагом необходимо следить».

Напротив особняка Брежака сдавалась квартира. Рауль снял ее. И уж коли Марескаль использовал сиделку, то Рауль нашел случай поговорить с горничной и подкупить ее. Трижды в отсутствие сиделки она приводила его к Орели.

Казалось, девушка не узнает его. Лихорадка настолько изнурила ее, что за один раз она произносила всего несколько слов, а потом снова закрывала глаза. Но он был уверен, что она слышала его, понимала, что это именно он обращается к ней тихим голосом, который, словно пассы гипнотизера, дарил покой и помогал исцелению.

– Это я, Орели, – говорил Рауль. – Видите, я сдержал обещание, и вы можете полностью доверять мне. Клянусь, ваши враги не способны одолеть меня и я освобожу вас. Да разве может быть иначе? Все мои мысли только о вас. Я восстанавливаю события вашей жизни, и она постепенно предстает предо мной такой, какова она есть: простой и честной. Я знаю, что вы невиновны. Я всегда знал это, даже когда сам обвинял вас. Любые бесспорные доказательства казались мне ложными, ибо барышня с зелеными глазами не может быть преступницей.

Не боясь зайти в своих признаниях еще дальше, он говорил ей нежные слова, которые она вынуждена была слушать и которые чередовались у него с советами:

– Вы моя жизнь… Никогда еще я не видел женщины столь очаровательной, столь хрупкой… Орели, доверьтесь мне… Я прошу вас только об одном, слышите, только о доверии! Если вас начнут расспрашивать, не отвечайте. Если кто-нибудь вам напишет, не отвечайте. Если вам предложат уехать отсюда, отказывайтесь. Верьте мне до самой последней минуты самого сурового часа. Я рядом. И всегда буду рядом, потому что живу только вами и только для вас…

На лице молодой девушки появлялось выражение спокойствия. Она засыпала, будто убаюканная мечтой о счастье.

Тогда он проскальзывал в комнаты Брежака и искал – впрочем, безуспешно – бумаги или какие-либо иные указания, способные направить его на нужный путь.

Он также побывал в квартире Марескаля на улице Риволи и тщательно обыскал ее. Он даже провел тайное расследование в кабинетах Министерства внутренних дел, где работали Марескаль и Брежак. Об их соперничестве и взаимной ненависти знали все. Оба имели высоких покровителей, оба схлестывались друг с другом то в префектуре, то в министерстве, в то время как их могущественные покровители вели сражение у них над головами. От этой вражды страдала служба. Оба открыто обвиняли друг друга в серьезных проступках. Поговаривали об отставке. Кем же пожертвуют?

Однажды притаившийся за драпировкой Рауль заметил у изголовья Орели Брежака. Довольно высокий, желчный, с худым, словно пергаментным лицом, он тем не менее обладал горделивой осанкой и казался более утонченным и учтивым, чем вульгарный Марескаль. Пробудившись, Орели увидела склонившегося над ней отчима и решительно заявила:

– Оставьте меня… оставьте…

– Как же ты меня ненавидишь, – прошептал он, – и с какой радостью ты бы погубила меня!

– Я никогда не причиню зла тому, кому отдала свою руку моя мать, – ответила она.

Он смотрел на нее с явным состраданием:

– Ты очень красива, бедное мое дитя… Но, увы, почему ты всегда отвергала мою нежность? Да, я знаю, я был не прав. Долгое время меня притягивала к тебе только твоя тайна, которую ты беспричинно от меня скрываешь. Но если бы ты не упорствовала в своем нелепом молчании, я бы никогда не помыслил о другом, о том, что стало для меня настоящей мукой… ты ведь никогда меня не полюбишь… потому что ты не можешь меня полюбить.

Не желая его слушать, девушка отвернулась. Однако он продолжал:

– Когда ты бредила, ты часто говорила о признаниях, которые хотела сделать мне. Признания о чем? О твоем глупом побеге с Гийомом? Во что тебя втянул этот негодяй? Что с вами случилось, прежде чем ты вновь обрела убежище в монастырском пансионе?

Она не ответила – то ли от утомления, то ли из презрения.

Он умолк. Когда он ушел, Рауль тоже оставил больную; но, покидая комнату, он успел заметить, что Орели плакала.

После двух недель