его маневр. – Теперь пора стрелять, потому что он возвращается! Да стреляйте же, черт вас возьми!

Оба его подручных выстрелили.

В лодке раздался вскрик. Выпустив весла, Рауль упал на дно суденышка, и девушка, заламывая в отчаянии руки, упала следом. Весла поплыли по течению. С минуту лодка постояла, словно решая, куда ей двигаться дальше, потом немного повернулась, встала носовой частью по течению мелких волн, подалась вперед и заскользила по воде – сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.

– Черт, черт, черт, – шепотом ругнулся Марескаль, – они пропали!

Но что он мог сделать? Трагедия казалась неминуемой. Мелкие торопливые волны, что бились о берег вдали от спокойной центральной части пруда, опять повернули лодчонку, и она, дернувшись и наверняка хорошенько встряхнув своих затаившихся на дне пассажиров, стрелой понеслась к зияющему жерлу и устремилась в пропасть.

Прошло всего лишь несколько минут с того момента, как двое беглецов покинули берег.

Марескаль точно окаменел. По колено в воде, с перекошенным от злобы лицом, он смотрел на проклятое место так, словно перед ним отверзлось устье ада. Его шляпа плавала на поверхности пруда, бородка растрепалась, волосы торчали во все стороны.

– Нет, это невозможно, невозможно… – твердил он. – Орели… Орели…

Один из его людей окликнул его и тем самым вывел из оцепенения. Когда сообщники окольным путем добрались до него, он уже занимался просушкой одежды.

– Неужели это правда? – спросил он их.

– Что?

– Лодка?.. Пропасть?..

Больше он ничего не мог сказать. Так в кошмарных снах мелькают ужасные видения, оставляя после себя впечатление жуткой реальности.

Трое мужчин по берегу приблизились к ведущему вниз каменному желобу, окруженному зарослями тростника и ползучими растениями, цеплявшимися своими корнями за трещины в камнях. Вода мелкими волнами устремлялась сюда и образовывала множество бурлящих каскадов, скруглявших там и тут блестящие спины крупных камней. Все трое наклонились и прислушались. Ничего. Ничего, кроме шума торопливых волн. Ничего, кроме холодного дыхания белого тумана от разбивавшейся вдребезги пены.

– Это ад, – тихо проговорил Марескаль. – Настоящее адское жерло.

И добавил:

– Она погибла… утонула… Как глупо!.. Какая ужасная смерть!.. Если этот мерзавец спасся и бросил ее… я его… я…

Они пошли через лес. Марескаль шагал, словно под конвоем. Спутники пытались задавать ему вопросы. Но они вовсе не заслуживали его доверия, он лишь за деньги нанял их для своего предприятия, а потому не посчитал нужным посвящать во все подробности. И отвечать им он тоже не собирался. Он вспоминал Орели, такую прекрасную и такую живую, – ту, которую он так страстно любил. Воспоминания застили разум, раскаяние наполняло страхом.

Кроме того, совесть Марескаля была не совсем спокойна. Неизбежное расследование могло коснуться и его, определив его часть вины в случившейся трагедии. А ведь это крах, скандал. Брежак будет безжалостен и доведет свою месть до конца.

Вскоре он уже думал только о том, чтобы как можно незаметнее покинуть эти места. Он застращал своих сообщников. «Нам всем угрожает опасность, – говорил он, – и потому нам следует разойтись в разные стороны, чтобы каждый сам позаботился о своем спасении раньше, чем поднимется тревога и нас обнаружат». Он вручил им сумму, вдвое превышавшую обещанную, обошел стороной Люз и зашагал по дороге в Пьерфит-Несталас, надеясь, что его нагонит какой-нибудь экипаж и доставит на вокзал к вечернему семичасовому поезду. Когда Люз остался позади, а сам он прошел не менее трех километров, его обогнала маленькая двухколесная тележка, накрытая брезентом; правил ею крестьянин в широком плаще из грубой шерсти и баскском берете.

Остановив тележку, Марескаль, не спрашивая согласия, сел в нее и властным тоном произнес:

– Пять франков, если успеем к вечернему поезду.

Крестьянин остался невозмутим и даже не подумал подстегнуть тщедушную клячу, едва ли не качавшуюся от ветра меж оглоблей.

Дорога оказалась долгой. Они еле двигались. Можно было подумать, что крестьянин, наоборот, сдерживает свою конягу.

Марескаль злился. Выведенный из себя, он наконец заголосил:

– Мы не успеем! Что за дохлятина эта ваша лошадь! Десять франков вас, надеюсь, устроят?

Окрестности, ставшие ему ненавистными, казались полицейскому Марескалю населенными призраками; вдобавок он испытывал неприятное ощущение, что по его следам мчится целая свора местных сыщиков. Мысль провести ночь где-нибудь здесь, в краю, где покоится тело той, кого он отправил на смерть, лишала его сил.

– Двадцать франков, – произнес он.

И неожиданно, совершенно потеряв голову, закричал:

– Пятьдесят франков!.. Да, пятьдесят! Осталась всего жалкая пара километров… два километра за семь минут… дьявольщина, это же возможно!.. Вперед, черт возьми, да подхлестните вы вашу кобылу!.. Пятьдесят франков!..

Крестьянина охватил приступ бешеной энергии, словно он только и ждал столь заманчивого посула; он принялся так энергично нахлестывать свою клячу, что та пустилась галопом.

– Эй, осторожно, не вывалите нас в канаву!

Но крестьянина такая возможность явно не пугала. Пятьдесят франков!..

Он изо всех сил лупил лошадь длинным кнутом с медной бляшкой на конце. Одурев от боли, кобыла удвоила скорость. Тележку мотало из стороны в сторону. Марескаль вконец разволновался:

– Но это же безрассудство!.. Мы сейчас опрокинемся… Стой, черт побери!.. Нет, вы только гляньте, да он обезумел!.. Стой, тебе говорят!.. Мы же разобьемся!..

И они действительно упали. Неловкий рывок вожжами, скачок в сторону – и разболтанная тележка угодила в канаву, причем свалилась она туда столь неудачно, что перевернулась и накрыла собой рухнувших плашмя обоих мужчин; кобыла же, грохнувшаяся копытами вверх, запуталась в упряжи и теперь брыкалась, изо всех сил пытаясь выбраться из-под доски сиденья.

Марескаль быстро понял, что падение не причинило ему вреда. Однако крестьянин навалился на него всей своей тяжестью. Он попробовал высвободиться, но не смог. И тут вдруг чей-то голос учтиво прошептал ему на ухо:

– Огонька не найдется, Родольф?

Марескаль почувствовал, как леденеет с ног до головы. Наверное, такое жуткое ощущение возникает тогда, когда смертный холод уже остудил все члены и больше ничто и никогда не вернет их к жизни.

– Человек из поезда… – пробормотал он.

– Человек из поезда, совершенно верно, – повторили губы, щекотавшие ему ухо.

– Человек с террасы, – простонал Марескаль.

– И это верно… человек из поезда, человек с террасы… а также человек из Монте-Карло, и человек с бульвара Османа, и убийца братьев Лубо, и сообщник Орели, и перевозчик из лодки, и крестьянин с тележкой. Ах, старина Марескаль, ты только представь, со сколькими противниками тебе придется сражаться, да еще с какими серьезными, осмелюсь я заметить!

Кобыла, прекратив брыкаться, сумела встать на ноги. Рауль постепенно освободился от своего плаща, в который он сумел завернуть комиссара, обездвижив его руки и