– Ага, теперь Дмитрий Михалыч! А кто я былтолько что? Зажравшийся кооператор? Мафик? Вор в законе?

– Ну, ну, чего ты? – примирительноулыбался мужичок лет семидесяти, которого язык не поворачивался назватьстаричком: такой он был крепкий, сухой, жилистый, так молодо сияли его яркиеголубые глаза. – Я, что ли, тебя честил? Это вон бабье разошлось. А ты незлись на них. Пенсию не платят, зарплату не дают – куды бедному крестьянинуподаться?

– Ладно, – хмыкнул Грушин, –особенно тебе, дядя Ваня, податься ну совершенно некуда! Как на Средной рынокни придешь, Антонина Петровна, неспетая песня твоя, то с «викторией», то смалиной, то с огурцами-помидорами, то с картошкой. И вечно к ней очередь!

– Обаятельная женщина, – кивнулвахтер. – За то и ценю. Если б не ее произрастания, мы б уже ногипротянули. Натуральное хозяйство развели, куда ж денешься. Опять думаю кролейразвести. Раньше-то мы держали элитных пород, повышенной мясистости! Это я ещекогда здесь гипом [8] был. У меня ребята бамовские,командированные, даже молодняк покупали, отвозили в Тынду. Но кроли – делохлопотное, не приведи господь. Миксоматоз, как чума египетская, выкашивает.

– В Тынду?! – присвистнул Олег. –Каким боком? Разве Дорпроект работал на БАМ? На Дальнем Востоке проектировщиковне нашли, что ли?

– БАМ строила вся страна, ты что,забыл? – ухмыльнулся дядя Ваня. – А у нашего бывшего директора сынбыл начальником стройучастка в Чаре – ну как не порадеть родному человечку?Ребятки у нас тут табуном толклись, скольких девок с собой поувозили в таежныекрасоты. А что толку? Все и повозвращались, когда эти козлы перестроечные Союзухлопали. Хоть бы вашу Эмму взять…

Вот оно! Жене почудилось, будто что-томелькнуло перед глазами. Ясный, почти слепящий свет… Теперь не упустить бы!

Она не знала, не понимала, что случилось. Иесли бы ее сейчас кто-то попросил облечь внезапное озарение словами, не нашлабы таких слов.

– Ну а что Эмма? – спросила спокойно (доболи стиснув руки в карманах плаща, чтобы унять нетерпеливую дрожь). –Она, конечно, еще переживает, но…

– Переживает! – сердито фыркнул дядяВаня. – Запереживаешь тут! Думала бабочка – все успокоилось, стала себеновую жизнь кое-как склеивать (невинный, ясно-голубой взор метнулся к Грушину),а тут он опять нагрянул, как тот снег на голову! Вроде вылечился, уверяет, ноя, как глянул на него, сразу понял: черта с два. Каким он был, таким он иостался. От этого не вылечиваются.

– Так вы его и раньше знали? – наугадвела свою партию Женя, молясь в душе, чтоб Грушин не влез в разговор, небрякнул: «О чем речь?»

Она не знала, о чем речь! Пока не знала, но,может быть, вот-вот…

Краем глаза Женя уловила напористое движениеГрушина, все-таки решившегося вмешаться, но Олег нажал ему на плечо, и тот несказал ни слова.

– Знал, еще бы не знать! – задумчивоответил дядя Ваня. – Я их и познакомил. Помню, бежит Эммочка с работы, амы с ним на крыльце покуриваем. Когда же это было, дай бог памяти? Ввосемьдесят пятом, точно. Да… бежит, стало быть, Эммочка. «До свиданья, ИванИваныч», – говорит. Я ее спрашиваю: «Ты с кем прощаешься, с ним или сомной? Он ведь тоже Иван Иваныч!» А сам смотрю – она так и стрижет глазом!Ванюшка правым боком стоял – девки в штабеля складывались, сто раз видел.Повернется – тут, конечно, совсем иное впечатление. А если в первый раз увидишьего слева, то в другой разок подумаешь, подходить ли. У Эммы, вижу, глазкизасверкали… Я и говорю – исключительно для поддержания разговора: «Эмма, тытолько погляди, какие бывают в жизни совпадения. Впервые встречаю своегополного тезку и вдобавок однофамильца. Это же надо, чтоб не только Иван Иваныч,но и Охотников! В точности как я!»

– Оп-па! – возбужденно выдохнул Олег, идядя Ваня уставился на него:

– Не веришь? Ей-богу! Мы еще посмеялись: мол,наши предки наверняка были большие гуляки и охотники, так сказать, до прекрасногополу. Я нарочно в словаре смотрел: слово «охота» в старину вовсе не промыселозначало, а, извините, барышня, плотское желание. Тех же, кто по лесам шастал сружьецом или другим снаряжением, называли ловчими, стрельцами, лучниками.

– Вот я, к примеру, Стрельников, –сообщил Олег, исподтишка поглядывая на Женю.

– Да, кто не знает, мог бы сказать, что мысмысловые однофамильцы, – кивнул дядя Ваня. – Однако ничего похожего.Зато с Ванюшкой…

Женя постепенно приходила в себя. Как Олегпочувствовал, что ей необходимо время собраться с мыслями? Хоть она и ждалачего-то в этом роде, однако открытие все равно грянуло как гром с ясного неба.А может быть, Олег обо всем догадался еще раньше? Но каким же образом?

Ладно, все это потом, после, сейчас важнеедругое.

– Он что, пил? – спросила опять наугад,опять не зная, в ту ли сторону идет.

– А кто бы на его месте не пил? –рассердился дядя Ваня, но тотчас снизил голос: – И вроде бы даже кололся. Былиу него какие-то старые знакомства здесь, в областной, он раз проговорился.Конечно, хорошо, что парень с того света вернулся, да ведь изуродовало-то как!Вот и завивал горе веревочкой.

Тут, похоже, что-то начало доходить и доГрушина: он замычал, слепо двинулся вперед – и опять Олег незаметно придержалэмоционального шефа.

– Но пластическая операция… – заикнулась Женя.

– Таких в былые времена не делали, –покачал головой дядя Ваня. – Там же не просто кожу порвало или мышцыразворотило – ему всю левую половину лица внутрь, в голову вдавило. Вроде бы онговорил, череп надо вскрывать, кости заново перекладывать. Они вдобавоксдавливали мозг, от этого и… – Вахтер обреченно махнул рукой: – От этого всеВанькины психи и пошли. А теперь небось научились делать такие фокусы-то, не унас, так за границей, но где на это деньжищ набраться? Это в восемьдесят пятомВанечка приезжал с полнехоньким карманом, кум королю и сват министру, а теперьчто? Правда, последнее время он работает в какой-то меховой артели, самприоделся, Эмме кое-что привозит. Может, и накопит на операцию. Тут не рожаглавное, ему не в кино сниматься. Главное, чтоб боли его не мучили, от нихмужик натурально с ума сходит. Сделал бы операцию – глядишь, и наладилось бы унего с Эммой. Он как вернулся в июле, баба сама не своя ходит…

«Работает в какой-то меховой артели… каквернулся в июле…»

– По-моему, он уже уехал, – сказала Женячуть слышно, просто-таки придавленная грузом открытий.