Женя уставилась на него с любопытством. Этобыл знаменитый в Нижнем художник, давно затмивший заслуженных мэтров,сантимэтров и децимэтров, истово и уныло запечатлевавших каждую травинку,каждый кустик, каждую лужицу родной земли. Удачно избежав так называемогопоп-арта, поскольку был талантлив и имел отличный вкус, художник рисоваллетающие среди звезд грибы несравненной красоты, спящих в лесах крутобедрыхдев, печально-мудрых котов, ожившие пеньки, петухов – хранителей Вселенной ипрочую сказочную прелесть. Художник был классный, вдобавок еще молодой, из себяинтересный, даром что худющий, как карандаш, и Женя невольно принялась коситьна него глазом. Однако, несмотря на славу записного донжуана, знаменитость нанее даже не взглянула, а, воткнув палец в кнопку с цифрой 4, уставилась на ихобщего попутчика буквально вытаращенными глазами. Человек в испачканной курткесверкнул недобрым взором и еще круче отвернулся к стене, а его четкий,скульптурный профиль начал медленно багроветь.

«Может быть, он тоже какая-нибудьзнаменитость? – подумала Женя, шныряя взглядом с одного профиля надругой. – Но не любит, когда на него обращают внимание. Ну, приобщилась,слава богу, хоть не зря на лифте проехалась!»

Лифт, кстати сказать, долго запрягал, дабыстро погонял, и вот уже на табло над дверью высветилась четверка. Художниквышел, все еще оглядываясь, и исчез на этаже.

«Наверное, он этого дяденьку рисовать хотел, внатурщики думал пригласить, да меня постеснялся, – подумала Женя,набираясь терпения: лифт опять готовился к подъему. – Да, с такого профиляможно хоть греко-римского полководца писать!»

И вдруг она спохватилась, что находится на томсамом этаже, где Грушин снял комнату для особо важных переговоров. Еслинеприятности с Эммой не исчерпали себя, очень может быть, что Грушин с Олегомждут Женю как раз на конспиративной квартире. И она выскользнула из лифта почтив ту минуту, когда дверцы с протяжным вздохом начали смыкаться.

На площадке уже закипала обычная жизнь:начинали курить, болтать, разгадывать кроссворды и украдкой переодеватьпоползшие колготки. Как выяснилось, Женя покинула лифт совершенно напрасно: наявке никого не оказалось. Ей пришлось возвращаться через весь коридор.Знаменитый художник мелькал впереди, расцеловывался со всеми встречнымидевочками. Очевидно, был своим человеком что в газете, что в компьютерномцентре, потому что все его называли запросто Лёнечкой, ну и он тоже не скупилсяна уменьшительно-ласкательные суффиксы, сверкал очами, оглаживал все подрядстройные и не очень стройные талии, болтал, интересовался здоровьем детей, мужей.Женя замедлила шаги, не в силах оторвать взор от блеска славы.

У окна две девицы томились над кроссвордом.

– Лёнечка, имя римского двуликого бога,сначала олицетворяющего вход и выход, а затем лицемерие, из четырехбукв, – спросили они с надеждой, однако гений кисти передернул тощимиплечами:

– Девочки, вы что, я ведь читать не умею, этовсем известно. Чукча не читатель, чукча художник!

– Янус, – не удержалась и шепнула Женя,проходя мимо, за что и удостоилась одобрительного взгляда Лёнечки.

– Двуликий Янус, – пробормотал он. –Вот именно!

«Может быть, я подсказала ему тему новогополотна?» – оживилась Женя, увидев, что великий человек воздел очи горе.Впрочем, тут же выяснилось, что он внимательно изучает ножки дам, идущих полестнице. Женя удостоилась своей порции внимания и, невольно улыбаясь, пошла ксебе на шестой этаж. Почему-то именно эти два пролета выбрали несколькоуборщиц, слесарь и сантехник, чтобы посудачить насчет невыплачиваемой зарплаты,недееспособности президентов всех сверхдержав и бардака в стране, так что Женядобралась до места, чувствуя себя изрядно подковавшейся политически.

На площадке у окна сутулилась фигура,показавшаяся Жене знакомой. Да ведь это угрюмый попутчик! А может быть, онпришел в «Агату Кристи»? Трудно, правда, представить себе, что мужчину с такойвнешностью могла обмануть жена. Несмотря на густую седину, он еще довольномолод, никак не старше тридцати пяти. Не спросить ли, кого он ищет? Нет, как-тонеловко. Но если Эмма уже на работе, надо выслать ее в коридор, она потенциальныхклиентов за версту чует!

Эмма оказалась на работе, однако при взглядена нее Женя забыла про всех потенциальных клиентов, вместе взятых. За каких-тонесколько дней ее подруга изменилась разительно! Роскошная фигура резкопохудела, лицо осунулось, сделалось землистым, глаза запали. Вид у нее был малочто больной – какой-то потерянный, и Женя не сдержала изумленно-сочувственноговозгласа.

– Эммочка, ты что? – спросила шепотом,даже забыв поздороваться. – Ты не заболела? Или что-то случилось?

Та взглянула тоскливо, глаза заплыли слезами,но тут же пухлые губы сложились в привычную усмешку, символ пофигизма:

– Села на диету, а поскольку три бутербродикас маслом и сыром теперь с утра категорически нельзя, то тонус упал, и иногдапросто-напросто хочется повеситься. Но как подумаю, что веревка может невыдержать моих шести пудов…

Какие там шесть пудов! Чуть не вполовинуменьше! Но если Эмма не хочет говорить о своих проблемах, это ее дело, Женя небудет настаивать, да и недосуг. Скорее всего Грушин был прав: имел место бытьоткровенный шпионаж, а теперь дело выходит наружу или даже вышло, вот Эмма иприуныла.

– Да все в порядке, уверяю тебя! – ещешире усмехнулась Эмма. – Слушай, там Грушин привел совершенно потрясающегомужика, этого своего хабаровского приятеля. Не знаешь, его колени в данноевремя как – свободны? Нельзя ли на них пристроиться хорошенькой похудевшейдевушке без комплексов?

Женя вспыхнула, и от сочувствия к Эмме осталсятолько легкий пепел, который тотчас развеялся по ветру ледяной неприязни.

– Заняты! – бросила она. – Заняты,понятно?

И влетела в дверь грушинского кабинета какмогла стремительно, чтобы не успеть выговорить какой-нибудь совсем ужоткровенной гадости, вроде: «Пудов в тебе еще многовато для его колен!»

Но стоило ей увидеть Олега, как всякая ерундавроде Эммы и ее настроений вылетела из головы.

Нет, ничего, никаких пакостей не наговорил емуГрушин! Вон как засветились его глаза, какой радостью озарилось лицо при видеЖени! Да и почему Грушин должен был трепать языком? Он ведь тоже чудесныйчеловек и смотрит без всякой ревности или зависти, как добрый дядюшка (отецродной, брат, сват – нужное подчеркнуть)…

– Грушин, что ты сделал с Эммой? –спросила Женя из чистого приличия, чтобы хоть как-нибудь занять губы и не датьим сказать Олегу о том, как несусветно она соскучилась. Из тех же соображений,чтобы занять руки и не вцепиться в него, долго снимала плащ, перекидывала егочерез спинку то одного стула, то другого.