Мы тихонько отходим.

— Нам что-нибудь надо? — Вика указывает взглядом на лавки.

— А деньги?

— Поищи в карманах.

Сую руку в карман куртки — там и впрямь пять медных монет.

— Автоматически добавляют всем входящим, — объясняет Вика. —Я слышала про такое.

В одной из лавок, азартно поторговавшись с продавцом, мыпокупаем две фляжки с местным вином и два коротких кинжала. В бой вступать мывсё равно не собираемся, мечи, копья и алебарды, в изобилии продающиеся вторговом ряду, нам ни к чему. И всё-таки тяга к оружию — это что-то генетическизаложенное в мужской организм. Под укоризненным взглядом Вики я брожу вдольприлавков, разглядывая средства искоренения себе подобных. В лавке полутьма,лишь под стеклом прилавков, рядом с оружием, горят свечи. Отблески света налезвиях — кроваво-красные. Вспоминаются продавцы цветов, которые зимой ставятсвечи в свои аквариумы с цветами.

Жизнь и смерть — они так похожи. Их одеяния почтинеотличимы.

В углу лавки, за столиком, сидят двое людей. Незнакомые,вначале я прохожу мимо, и лишь потом останавливаюсь.

Приземистый крепыш в белых одеждах мне не знаком. Но…

— Блевать, — говорит крепыш за моей спиной. — Дешёвка.Бульварщина. Полное вырождение во всём.

На меня накатывает такое отвращение, как давным-давно, вдетстве, когда купаясь в реке я вынырнул — и увидел прямо перед глазами, наберегу, здоровенную жабу.

Крепыш за моей спиной поправляет натянутую на глаза кепочку.Продолжает:

— Раньше твои ролевки были необычны. Содержали здравыйэлемент. Сейчас — сплошное хрючество и жрачество.

— Ну, слушай, ты перебарщиваешь… — отвечает Кепочке тот, ктосидит с ним рядом. — Надо же молодёжи развлекаться…

— Я всегда говорю то, что думаю. Говорю истину, —безапелляционно заявляет Кепочка. И я вдруг понимаю — это не фигура речи. Неоговорка. Он ведь и впрямь так считает. Не разделяет себя и истину.

Ой-ёй-ёй…

— И за это тебя не любят, — возражает Кепочке собеседник.

— Ха. Любовь — это уже ложь. Когда фиксируешь всёпроисходящее в динамике, то это становится очевидным.

Лавочник по ту сторону прилавка видит, что я замер надвитриной, и оживляется. Подходит, тычет пальцем в стекло, за которым лежит меч.

— Очень, очень хорошее оружие! Но вы можете купить его,только если уже заработали сто очков мастерства!

Кепочка за моей спиной талдычит:

— Игра опустилась до потребностей быдла. Потеряла своюразвивающую роль. Пункты силы, менестрели, фокусники… Хрючество! Подумай обэтом.

— Хотите подержать меч? — любезно предлагает мне торговец.

Я кидаю взгляд на Кепочку. Его собеседник, видимо, кто-то изизвестных ролевиков, спрашивает:

— Так что ты предлагаешь?

— Ситуация уже полностью ясна, — вещает Кепочка. — Япредпочту посмотреть, найдёшь ли ты адекватное решение…

— Нет, спасибо, — говорю я продавцу. — Мне очень далеко доста очков.

Выхожу из лавки. На свежий воздух, к поджидающей Вике. Она,кажется, так и не заметила своего бывшего клиента.

— Чего ты там искал? — спрашивает Вика.

— Жизнь.

— И нашёл?

Пожимаю плечами.

— Кажется, нет.

Когда мы идём к городским воротам — мимо менестреля-куплетиста,мимо фокусника и фехтующих новобранцев, я вдруг понимаю странную вещь.

В том, что говорит Кепочка — девчонкам ли в борделе, эльфамли в Лориене — очень много правдивого. Истина — маскировочная одежда цинизма.

Это, наверное, тоже цель. Считать себя истиной. Идти сквозьглубину гордым глашатаем правды, брезгливо отряхивая с белых обшлагов грязьлюдских пороков. Страдать за истину и обличать ложь.

И всё — по одной-единственной причине.

Из-за неумения любить людей.

Я вижу этот мир, и мне смешно наблюдать за мальчишками,точащими нарисованные мечи, изучающими гномий язык и торгующими пустотой. Ноэто ещё не совсем то… Надо сделать лишь один шаг… маленький, совсем маленькийшаг — чуть дальше. Не любить.

Таинственного Неудачника, глупого маленького хоббита,виртуальную проститутку Вику, торговца в лавке, менестреля с гитарой, оборотняРомку, Человека Без Лица…

Никого.

Ведь это так просто — они все полны недостатков. На каждогоиз них можно злиться, каждого — презирать. Нет, не то… Не злиться, а просто —не любить.

И я словно приоткрываю какую-то узкую и тяжёлую дверь изаглядываю в иной мир. Стерильно белый, выстуженный до абсолютного нуля.Мёртвый и чистый, словно машинный процессор.

— Вика, — шепчу я. — Вика…

Зачем мы идём спасать Неудачника? К чему весь этот долгий иутомительный процесс?

— Вика…

Она заглядывает мне в глаза — и я вижу её сквозь обличиеэльфа, под золотыми кудряшками и бледным аристократическим лицом.

Обычную, настоящую.

Мою Вику.

Которой не надо ничего объяснять.

— Скажи «люблю», — говорит она.

Я мотаю головой. Не могу, я ведь ещё там, в холодной белизненасмешливой истины. Правда и любовь — они несовместимы.

— Скажи «люблю», — повторяет Вика. — Ты умеешь.

И я делаю выбор.

— Люблю, — шепчу я еле слышно.

— Друзей и врагов…

— Друзей и врагов… — повторяю я.

— А я люблю тебя, — говорит Вика.

Славный город, Лориен.

Никто не смеётся над человеком и эльфом, что обнимаются угородских ворот.

Хорошо идти по зимней дороге, если перед тобой протопалоцелое войско.

Снег утоптан, с пути не сбиться.

И всюду мелкие отметины шумной, бестолковой, суетливойжизни.

Сосна, истыканная стрелами. То ли почудился эльфам лазутчик,то ли спор возник, чей взгляд острее, а рука твёрже… Скорее, второе.

Следы, отошедшие чуть в сторону. Две горки табачного пепла.Так и представляются два старика-предводителя, отошедшие выкурить по трубочке,пока мимо марширует войско. Один, наверное, был магом, с посохом в руках.Другой — воитель с мечом. Вот и следы — круглый от посоха и узкий от ножен.