на пол всю воду из ведра. Она хлестнула ее по босым ногам, пропитала подол ночной рубашки, когда она встала на колени. Пол она скребла и скребла до тех пор, пока не стерла руки в кровь, пока на нем не осталось никаких следов алхимической реакции.

– А что ты сделала с?.. – Уэс не договаривает.

– Сожгла в лесу.

Он бледнеет.

– Теперь ты понимаешь? – Маргарет не знает, как звучит ее голос – убедительно или отчаянно. – Когда-то я верила во всю эту ложь. О том, что алхимия предназначена для высшего блага. Что это путь к возрождению, совершенству или истине. Но нет. Она мостит дорогу в ад. Я видела это той ночью. Алхимия чуть не убила ее.

– Маргарет, то, что она сделала… – Он колеблется. – Не знаю в точности, что это было такое, но что бы ни было, не алхимия заставила ее. Алхимия лишь дала ей возможность. Прибегла к той трансмутации она по своей воле и собственному выбору, и если бы знала, что это опасно, то никогда не подвергла бы тебя такому риску и не заставила устранять последствия.

Но нет, выбор сделала не она. Потому что, если так, если женщина, в которую превратилась ее мать, выползла из какого-то гнилого уголка ее души, тогда Маргарет непонятно, как быть. Она не знает, как высосать этот яд. Алхимия растлила Ивлин. Наверняка она. Иначе что она была за человек? Что за мать?

Маргарет не выдержит, если то же самое ей придется увидеть вновь. Да еще с Уэсом.

– Мне нужно на воздух.

Уэс издает сдавленный возглас, она вылетает из лаборатории. Вся она обливается холодным потом, голова кружится, грудная клетка сдавливает легкие, словно корсет. Несмотря на то что солнце уже садится и тучи сгущаются, она не в силах остаться в этом доме ни единой минуты. Это убьет ее, она точно знает.

У себя в спальне она хватает ружье с настенного крепления, натягивает куртку и вываливается за дверь. Бедокура она не зовет, но он сам следует за ней по пятам, беспокойно помахивая хвостом. Солнце томится над самым горизонтом, сочится красным светом, как ломоть мяса кровью. Ветер свистит в деревьях, зовет ее.

– Подожди! – кричит Уэс с веранды.

Он обувается на ходу, вдев руку только в один рукав тренчкота. Ветер швыряет волосы ему в лицо, уносит голос. Она лишь слабо различает, как он зовет ее по имени, и его почти заглушает шорох сухих красных листьев.

– Идем, – шепчет она Бедокуру.

Тот скулит, но следует за ней как привязанный, а тени деревьев у дома удлиняются, тянутся к ней, пока не поглощают ее целиком.

* * *

Маргарет бежит до тех пор, пока в голове не остаются лишь мысли об усталости ног, пока все тело не принимается ныть от холода и адреналина, пока каждый вдох не начинает жечь легкие, как крапива. Значение имеет лишь то, что теперь она далеко-далеко от дома и от всех воспоминаний, которые она хотела бы стереть, как меловой круг с половиц.

Чувствуя, что ноги уже подкашиваются, она падает на камень. Тяжело отдувающийся Бедокур устраивается рядом. Преданный и надежный, только он один не оставил и не оставит ее. Он кладет голову к ней на колени и горячо, с облегчением выдыхает ей в ладони. Даже ради нее не следовало так гонять его.

Маргарет наклоняется и целует его в макушку.

– Извини. Как ты, ничего?

Деревья стоят над ними как часовые, дрожа на ветру. Свет, который пропускают их кроны, густой и кровавый. В глубине души она понимает, что сделала ошибку, придя сюда одна. Она же видела, какой урон способен нанести хала. Но эти леса когда-то были ее домом, ее святилищем. И если они уже несколько недель не принадлежат ей, то дом в усадьбе прямо сейчас кажется опаснее любого чудовища. Она рада, что очутилась на расстоянии нескольких миль от него.

Маргарет поднимает волосы сзади на шее и откидывается назад, пока не ложится на камень, холод которого начинает просачиваться сквозь ее кожу. Волосы она роняет, те свисают на траву. Высоко над головой в фиолетовом небе начинают подмигивать, пробуждаясь, самые яркие из звезд, и каждая сияет холодным и безжалостным серебром. Ее веки, затрепетав, опускаются.

А потом вокруг нее начинает распространяться характерный запах серы.

Маргарет, Маргарет, Маргарет.

Она рывком садится.

Температура резко падает. Передернувшись, она делает выдох, перед ее лицом расплывается облачко пара, и мир за ним становится мерцающим, как мираж. В сгущающемся запахе алхимии теперь, когда воскресли ее худшие воспоминания, она в таком замешательстве, что понять не может, что у нее в голове, а что наяву.

Ближе, ближе, ближе.

Ворчание закипает в горле Бедокура, шерсть у него на загривке встает дыбом. Опавшая листва громко шуршит и шелестит.

Здесь. Этот звук эхом отдается повсюду вокруг нее. Здесь, здесь, здесь.

Ветка ломается с хрустом, как кость. Перед глазами снова все дрожит и плывет. Где-то в зарослях во мраке сверкает пара непроницаемых, круглых, как мраморные шарики, глаз.

До Холодной Луны осталось всего два дня, его магия никогда еще не казалась настолько могущественной – и враждебной. От нее, как от электричества, гудит кожа.

Спрятаться, думает она. Надо спрятаться.

Она снимает ружье с предохранителя и хватает за ошейник Бедокура. В нескольких метрах от нее начинается ложбина, которая ведет к руслу речушки, заваленному листьями. Других укрытий здесь нет, разве что втиснуться в выеденный пожаром ствол секвойи. Но если ее найдут там, бежать будет некуда.

– Бедокур, идем, – шепчет она.

Она съезжает по откосу, морщась от боли в подвернутой ноге. На дне ложбины земля холодит ей спину, ботинки вязнут в иле. Черная вода журчит вокруг ее подошв, похожая на кровь из раны. Сквозь ее бормотание она различает лишь стук собственного сердца и стесненное дыхание Бедокура. Маргарет осторожно прикрывает ладонью его пасть. И слегка отворачивается, избегая его обиженного взгляда.

Наконец наступает полная тишина.

Она испускает срывающийся вздох облегчения – и как раз в этот момент ползучая полоса тлена выпирает на откосе, как согнутые длинные пальцы. Она растворяет землю, лижет ее, как огонь растопку, как гниль разъедает переспелый плод. Блестящая жидкость скапливается в бороздах, стекает по ним вниз, капает Маргарет на голову.

Здесь.

Маргарет прикусывает язык, чтобы не издать ни звука. На поляне с треском ломается еще одна ветка. Caput mortuum осыпает ее, как пепел с неба во время лесного пожара.

Прошу, уходи, думает она. Прошу, пожалуйста.

Она решается поднять голову. Он