должна была поддерживать ее. Ты ведь сама была ребенком. Ты заслуживала заботы, и кому-то следовало о тебе позаботиться. Ты заслуживала любви.

На ужасный миг ее взгляд, обращенный на него, становится таким, будто он изрек нечто немыслимое.

– Я в этом не уверена. Бывали дни, когда мне казалось, что я стала невидимой. В конце концов я научилась убеждать себя, что так и было – что я вообще не существовала. Видимо, это единственная причина, по которой я все еще здесь.

– Ты не была невидимой, Маргарет. И сейчас это к тебе не относится. Ты делала то, что было необходимо, чтобы выжить, – он кладет руку в лужицу грязи между ними, касаясь кончиками пальцев ее руки. – Я не считаю алхимию благом или злом, точно так же, как не считаю людей добрыми или злыми. Есть что-то во мне, да и во всех нас, что способно меняться и так, и этак. Господи, когда умер мой отец, я на все был готов, лишь бы вернуть его. Может, если бы в то время я знал про камень, я испробовал бы и этот способ. Но я знаю, что его больше нет, и все, что у меня осталось, – близкие, которые еще живы. Клянусь тебе, я их не брошу.

Он молится, чтобы она услышала то, что ему мешает высказать вслух трусость: «Я не брошу тебя».

Она молчит, и он преодолевает разделяющее их пространство, чтобы переплести свои пальцы с ее. Маргарет отшатывается от него, хватает с земли свое ружье. Пока она встает, Уэс видит, как что-то в ней поддается, словно наконец прорвало плотину.

А потом она поднимает ружье и целится ему прямо между глаз.

– Э-эй, смотри, куда направляешь эту штуку.

– А я и смотрю.

Он вскидывает руки жестом капитуляции, но не двигается с места, по-прежнему стоит на коленях у ее ног.

– Ты меня прямо-таки пугаешь.

– Вот и хорошо.

Уэс открывает рот, чтобы ответить, но все известные ему слова улетучиваются из головы в тот момент, когда расходятся тучи. Сегодня небо освещено удивительно ярко. Под светом почти полной луны с листьев срываются капли воды, а концы волос Маргарет искрятся и сияют серебром. Она прямо-таки истекает звездным светом. Уэс ни за что бы не подумал, что она способна быть такой блистательной.

А потом он понимает, что она плачет. Маргарет вскидывает подбородок, утирает слезы рукавом. По щеке жирными черными полосами размазывается грязь. Она неистова, она внушает страх, как aos sí, и, когда он видит ее такой, у него в груди словно пробивают брешь. У него перехватывает дыхание, его шатает, и это чувство…

Она не просто кажется ему неистовой и пугающей. Он не просто хочет ее, несмотря на ее неказистость, или потому, что она сводит его с ума или завораживает. Все гораздо сложнее. Как его угораздило оставаться слепым так долго? Маргарет Уэлти самая прекрасная из женщин, каких он когда-либо видел, и он всецело и безнадежно влюблен в нее.

Боже, как же крупно он влип.

– Ты говорил про свои мечты жить и умереть вместе, – произносит Маргарет. – Так вот тебе мои: в мире больше не будет таких алхимиков, как Ивлин Уэлти.

– Я не настолько умен, чтобы сравняться с ней.

– Я не шучу.

– Понимаю. Клянусь тебе: если мне когда-нибудь придет в голову повторить то, что сделала твоя мама, я сам нарисую на себе мишень для тебя. – Уэс неловко поднимается, и, хотя она по-прежнему целится ему в лоб, берет ружье за ствол. И чувствует, как оно дрожит в ее руках. Он осторожно опускает ружье, отводит его от своего лица. – Хорошо?

У Маргарет никнут плечи. Ее холодная маска тает, ружье с глухим стуком падает на землю.

– Хорошо.

Она порывисто обнимает его за талию. От неожиданности у Уэса вырывается невнятный возглас, но это же самый естественный из поступков – схватить ее в объятия. Одна его ладонь скользит вверх по ее спине, притягивая ближе, другая подхватывает затылок, пальцы путаются в волосах. Сквозь промокшую рубашку, облепившую тело, он чувствует ее тепло. И биение ее сердца рядом со своим. Он прижимается губами к ее виску и вдыхает запах дождя и земли.

Он должен объяснить ей. Теперь, когда он едва не потерял ее, теперь, когда он обнимает ее вот так, он просто не в силах дольше выдержать груз своей тайны. Он хочет гораздо больше, чем позволяет себе представить. Хочет ее всю, страстно и отчаянно. Но сейчас, когда она цела, невредима и рядом с ним, ему и этого достаточно.

26

Маргарет уже заканчивает промывать и зашивать рану Бедокура, когда Уэс возникает на пороге лаборатории с двумя керамическими кружками чая. Волосы он вытер, но они все еще влажные и растрепанные, как никогда. Так и тянет пригладить их. Скрестив ноги, он садится на пол рядом с ней и подает ей кружку. Над ней вьется пар с насыщенным ароматом корицы, апельсиновой цедры и коричневого сахара.

– Спасибо.

– Да не за что, – на выдохе он тпрунькает губами, как конь. – Слушай, Маргарет…

Никто и никогда не произносил ее имя вот так медленно, вдумчиво, словно пробуя на вкус каждый слог. Она ждет.

– Раз уж мы решили все прояснить… – Он осекается, запрокидывает голову, будто рассчитывает найти недостающие слова на потолке. – Я и Аннетт… не знаю, о чем я только думал.

У нее падает сердце.

– Да ладно, Уэс.

– Нет, не ладно. Я морочил головы вам обеим. – Он ставит кружку между ними, сжимает руки на коленях. – Когда мой отец умер, казалось, рухнул весь мир. Вдруг выяснилось, что маме надо не только работать, но и в одиночку растить пятерых детей. Кристина была ближе всех нас к отцу, поэтому совсем пала духом, так что после похорон мы с Мад решили, что постараемся справиться вдвоем. Для меня это означало, видимо, отключение некой части себя. Было слишком страшно даже представлять себе, как мне его недостает, и я подумал, что лучше будет, если делать вид, что у меня все хорошо, – так у мамы одной заботой станет меньше.

Когда-то Уэс сказал ей: «Мне приходится быть галантным, иначе я сойду с ума». Теперь она понимает, от чего он спасался бегством.

– И это мне, так сказать, аукнулось, ведь теперь Мад считает, что я ничего не воспринимаю всерьез, а мама, видимо, заметила, чего я добиваюсь, но… Они же мои родные, так что я давно навострился не замечать с их стороны того, чего не хочу