Маргарет. Поле ее зрения сужается, как воронка, до тех пор, пока в нем не остается лишь цикл трансмутации у ног Уэса, тщательно прорисованный мелом. Змей, глотающий собственный хвост, служит основой построения, окруженного отчетливыми штрихами, похожими на солнечные лучи.

Эту схему Маргарет узнала бы где угодно.

Она преследует ее в кошмарных снах. Ее след остался на половицах в этой самой комнате. Ее компонентами полнятся все зашифрованные записи ее матери. Первый шаг magnum opus – формула, разлагающая физическое тело демиурга. Благодаря ей Уэс сможет обратить хала в пепел, а если расшифрует остальные записи ее матери, то методом очистки превратит останки демиурга в сырье для получения философского камня.

– В этой книге я разбирался последние несколько недель. В ней полно причудливых иллюстраций, но твоя мама сделала к ним подписи с указаниями. Должно быть, несколько лет потратила, чтобы разгадать их смысл.

Как? Как он умудрился найти единственный манускрипт во всей лаборатории – возможно, последний уцелевший в мире, – в котором содержатся указания насчет выполнения magnum opus?

– Она все записывала шифром, так что я разгадывал его целую вечность. Судя по тем отрывкам, которые я понял, она объясняет, как строить три схемы, начиная вот с этой. Но указания она оставила незаконченными, скорее всего, намеренно, – он тычет в самое внутреннее из колец схемы, подписей в котором нет. – Знать бы только, чего здесь недостает, и мы наверняка убили бы его. Вот я и подумал, может…

– Нет, – отрывисто говорит она. – Этого делать нельзя. Больше в эту книгу не заглядывай!

Он совершенно растерян.

– Но…

– Значит, именно этим ты и занимался все время?

– Отчасти, но я…

Маргарет падает на колени рядом со схемой. Она понимает, что выглядит свихнувшейся, судя по тому, какими вытаращенными глазами смотрит на нее Уэс, но ей все равно, она судорожно стирает схему ладонями.

– Э-э! – Оттенок его голоса – что-то среднее между негодованием и озабоченностью. Уэс присаживается рядом и берет ее за руки выше запястий. Ее кисти бессильно повисают между ними, белые как кость и дрожащие. Он переводит взгляд с выпачканных мелом ладоней на ее лицо, и пока ее зрение затуманивают непролитые слезы, он говорит с ней, как с пугливым пони: – Маргарет, в чем дело?

– Уничтожь это. Сейчас же. Сожги все, что нашел. Забудь все, что, как тебе кажется, знаешь. Ты должен. Должен пообещать мне, Уэс. Пообещай!

– Но это же, возможно, наш единственный способ победить.

– Умоляю, – всхлипывает она.

– Ладно, ладно. Обещаю, – Уэс в беспомощном отчаянии смотрит на нее. Постепенно его пальцы разжимаются. – Господи, ты смотришь на меня так, словно я едва не сделал что-то ужасное.

– Ты понятия не имеешь, во что влез. Эта книга, эти трансмутации… Они влияют на людей. Меняют их.

– Значит, ты уже видела раньше, как кто-то пытался это сделать.

– Да. Моя мать.

Его губы удивленно приоткрываются. Затем глаза темнеют от гнева.

– И что она сделала?

Маргарет качает головой. И скорее чувствует, чем слышит, как зубы выбивают дробь.

– Мне ты можешь рассказать. Пожалуйста, расскажи.

– Сама она не делала ничего. Это все алхимия.

Беспокойство у него на лице сменяется скептицизмом – как всегда, когда она нелестно отзывается о любимой им науке. Как же ей убедить его? Она должна заставить его понять, даже если вновь открывшаяся при этом рана убьет ее.

– Лет шесть назад моя мать решила, что очередной этап ее исследований завершен. В ту ночь, когда она опробовала второй цикл трансмутации, который расшифровала по этой книге, меня разбудил страшный звук. Вопль.

Поначалу было так легко поверить, что ей почудилось, что просто лиса визжала в лесу у дома. Но потом звук повторился.

Мэгги.

Даже сейчас от этих воспоминаний ее всю передергивает. Казалось, будто Ивлин вспороли заживо. Будто она вновь нашла в постели закоченевшее тело Дэвида.

– Кричала моя мать, звала меня. Обычно она никогда меня не звала, даже не разрешала входить в лабораторию, так что я поняла: случилось что-то действительно ужасное, – за пределами ее спальни тени превращали мебель в чудовищ. Одно, длинное, кралось к подножию лестницы, другое, сгорбленное, притаилось на веранде, третье скребло в окно скрюченными пальцами. И все они казались в ту ночь злобными и голодными. – Когда я открыла дверь лаборатории, там было невероятно жарко и пахло так противно. Как алхимия. Как кровь.

Прошли годы с тех пор, как она позволяла себе копаться в подробностях воспоминаний, и уже сейчас ей кажется, будто она задела солнце. В груди теснит, следующий вдох дается с трудом.

– Я увидела свою мать, лежащую на полу. Почему-то отчетливее всего мне запомнились ее волосы. Она всегда была такой собранной и аккуратной, а в тот раз ее волосы разметались и были пропитаны кровью. Поначалу мне показалось, что она мертва.

Сальная копна ее волос распласталась по полу вокруг головы, как нимб. А рядом с ней цикл трансмутации, начерченный мелом и забрызганный кровью, излучал зловещий багровый свет. Но хуже всего было то, что дымилось в самом центре круга.

Нечто почерневшее, бесформенное, словно дышащее сквозь судорожные всхлипы.

Оно источало жидкость черную, как мокрая земля, как море среди ночи. Вспомнить его очертания Маргарет не могла, как ни силилась. Помнила только, что его вид наполнил ее ужасом, от которого тогда возникла страшная пустота внутри, а сейчас кружилась голова и накатывала паника.

– Что она сделала? – хрипло спрашивает Уэс.

– Не знаю. Это было… бесформенное нечто. Вообще ничто. Оно казалось злом. Словно не должно было существовать. Словно ее наказали уже за саму попытку.

Когда она перевернула мать, лицо той было пепельным, глаза запавшими, в лиловых кругах. «На этот раз у меня почти получилось, – сипло выговорила она. – Я чувствовала это. Я слышала его».

«Ну же, мама, – сказала Маргарет тоном, который вошел у нее в привычку за последние несколько месяцев, – мягким, но непреклонным, каким часто говорил отец, прежде чем ушел. – Пойдем в постель».

Она вспоминает, как поставила Ивлин на ноги, как та обмякла в ее объятиях, словно переутомившийся ребенок, льнущий к матери.

– На миг я закаменела. А потом вдруг перестала бояться. Я больше ничего не чувствовала. Все казалось нереальным, даже я сама. Я просто делала то, что должна была. Вывела ее из лаборатории, повела в ванную. А она снова и снова повторяла одно и то же – «мне жаль».

Потом Маргарет сходила на кухню и налила воды в ведро. Поднялась по шаткой лестнице, больше не высматривая чудовищ в темноте. Вошла в лабораторию, все еще полную дыма, и выплеснула