Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привет, – Аннетт закладывает прядь волос за ухо. – Ты не против, если я войду?
За годы родные давали ему много-много шансов. Но Аннетт, должно быть, самый незлопамятный человек в мире, если все еще хочет видеть его.
– Нет, нисколько. Проходи.
Она проскальзывает мимо него так близко, что он ощущает запах ее духов. Вишни, думает он, – такая же красная сладость, как ее губная помада. Интересно, неужели и он смотрится в этом доме так же неуместно. Вся глянцевая, сияющая, как бриллиант, Аннетт слишком резко выделяется на фоне землисто-коричневых и медных оттенков усадебного дома. Уэсу стыдно за пылинки, танцующие в толстых лучах солнца.
– Принести тебе чего-нибудь? – спрашивает он.
– Нет, спасибо, ничего не надо. Мэгги дома?
– Ее нет.
К сожалению.
Аннетт бросает взгляд на входную дверь.
– Скоро она вернется?
– Думаю, да. А что?
– Я надеялась, что мы сможем поговорить в приватной обстановке.
– Сейчас здесь больше никого нет.
Аннетт поднимает брови.
– Совсем наедине.
– А-а, – все связные мысли у него вытеснены статическими помехами в затхлом воздухе. Он молится, чтобы жар, поднимающийся сзади по шее, не достиг лица. – Эм-м, конечно. Пойдем со мной.
Ведя ее по лестнице, он никак не может всецело убедить себя в том, что это происходит на самом деле. Они не разговаривали с самого состязания стрелков. Хотя он совсем растерялся, он не в том положении, чтобы отказывать ей. И по-прежнему чувствует себя запертым в собственном теле, ему беспокойно, словно кожа вдруг стала слишком тесной. Но теперь, когда рядом Аннетт, он замечает, что не хочет мучиться мыслями о Маргарет. На этот раз ему хватит приличия уделить гостье всю полноту внимания.
На площадке второго этажа он медлит. Сейчас в лаборатории страшный беспорядок, некуда присесть, и, кажется, уже пованивает – застоялым воздухом, серой, им самим.
– Может, ко мне в комнату?
– То, что надо.
Уэс открывает дверь в свою спальню и сразу же раскаивается в этом. Накопившиеся за пять дней пустые кружки и половина библиотеки занимают все свободные поверхности. Уэс срывает пиджак со спинки стула возле письменного стола и бросает на незаправленную постель.
– Если хочешь, можешь сесть здесь.
Сам он пристраивается на краю постели, тем временем Аннетт закрывает за собой дверь. Она захлопывается с угрюмым и категоричным щелчком. Аннетт оглядывает комнату и насмешливо, и осуждающе, потом останавливается перед окном. Дело к вечеру, теплые лучи косо ложатся между деревьев и придают белым стенам оранжевое сияние.
Она захлопывает ставни.
– От этой комнаты есть ключ?
У него пересыхает в горле.
– Хочешь меня запереть? Поверь, я никуда и не собираюсь.
Она вздрагивает, словно ее застукали за неподобающим поступком. Потом смеется.
– Да знаешь, просто проверяю по привычке. Мой отец заглядывает ко мне каждые десять минут всякий раз, когда я не одна.
Ящик тумбочки у кровати он выдвигает даже слишком воодушевленно, и тот трясется, доезжая до конца направляющих. Выудив оттуда ключ, Уэс кладет его на тумбочку.
– Ради твоего спокойствия.
– Как любезно, – Аннетт, к его удивлению, садится рядом. Пружины матраса стонут под их весом.
До него вдруг доходит вся степень их уединенности. В пяти милях от цивилизации, в пурпурном преддверии сумерек, за закрытыми дверями его комнаты ее колено касается его колена. Та самая ситуация, в которую не следует попадать девушке вроде нее. Та самая, во избежание которой ее отец то и дело заглядывает к ней в комнату при гостях.
– Вид у тебя нервный, – говорит она.
– Правда?
– Угум. Ни за что бы не подумала, что ты такой правильный. Значит, вся твоя смелость – просто притворство?
– Нет-нет. Просто ты меня удивила. Я тебя не ждал.
– Ну да, а с чего вдруг тебе меня ждать, – она откидывается назад, опираясь на руки. – Извини, что явилась сюда без приглашения, да еще после долгого молчания, и… В общем, извини. Вот за этим я и пришла.
– Что?.. Почему?
– Потому что той ночью ты правильно сделал, что выступил против Джейме. Ты смелее меня. Не надо было мне пытаться тебя остановить.
– А-а. Спасибо. Честно говоря, я просто был пьян.
Дверь внизу скрипит, открываясь. Должно быть, Маргарет вернулась, хотя он не слышит обычно отчетливого клацанья когтей Бедокура по половицам.
Аннетт хлопает его по колену, чтобы вновь завладеть его вниманием.
– Пожалуй, мне следует извиниться и за это. Ведь это я напоила тебя допьяна.
– Значит, ты соучастник моей смелости.
– Или кузнец своего несчастья.
– Несчастья? Надеюсь, из-за меня ты не лишилась сна.
Она тонко улыбается.
– Отчасти. Вообще-то глупо с моей стороны.
– Я не думал, что расстрою тебя. Не то чтобы я не хотел побыть с тобой, просто…
Проклятье. Его мысли опять вернулись к Маргарет.
– Понимаю. Правда, понимаю.
– Правда? То есть… я рад. Неприятно было бы думать, что я тебя обидел, и у меня нет даже шанса загладить вину.
– Да нечего заглаживать, честно. Я рада, что нам представился случай поговорить, – Аннетт собирает в складки ткань юбки. – С тобой говорить так легко. Мне кажется, что ты понимаешь меня лучше, чем кто-либо в Уикдоне, и уж конечно, ты для меня – испытание посерьезнее, чем все остальные, кто здесь есть. Стыдно признаться, но в ту ночь я так расстроилась потому, что… Ну, в общем, потому что ты мне нравишься. И я думала, может, в твоих чувствах я ошиблась.
– Нет, ничего подобного. Ты мне тоже нравишься, – он говорит искренне: Аннетт милая, несмотря на то что выросла в тепличных условиях. Но едва эти слова срываются с его языка, он начинает сомневаться в том, что они значат для него то же, что и раньше.
Она не сводит с него широко раскрытых и полных надежды глаз. От этого его начинает мутить.
– Ты серьезно?
Раньше у него никогда не возникало таких затруднений. Ему не впервой выслушивать признания и исчезать, добившись всего, чего он хотел. Сколько раз Мад орала на него за это, и хотя он всегда знал, что это не самая лучшая его черта, теперь ему кажется, что он виноват сразу в нескольких смыслах.
– Я…
Шаги Маргарет звучат на лестнице, затем негромко и тяжело удаляются в противоположный конец коридора, в сторону ее спальни.
Уэс беспокойно проводит пятерней по волосам.
– А что именно для тебя значит «нравиться»?
Аннетт пожимает его колено.
– Хочешь, чтобы я тебе подробно расписала?
Бурление у него в животе вдруг прекращается и сменяется приливом желания, едва