– Я не потерплю никаких промедлений и колебаний и с твоейстороны, моя дорогая, – шепнула герцогиня вспыхнувшей правнучке и, сновапотрепав девушку по щеке, задумчиво добавила:

– Я решила удалиться в деревню. От Уэйкфилда до Клермонтавсего час езды, так что, возможно, ты будешь временами навещать меня.

Сказав это, она сделала знак своему поверенному, ожидавшемуу входа в церковь, и величественно произнесла:

– Дай мне руку, Везерфорд. Я увидела то, что хотела увидеть,и сказала то, что хотела сказать.

Бросив последний победный взгляд на застывшего в недоумениигерцога, она повернулась и ушла с высоко поднятой головой и расправленнымиплечами; и ее трость лишь слегка задевала за землю.

Многие гости все еще толпились вокруг, ожидая экипажей,когда Джейсон провел новобрачную через толпу к своей роскошной карете. Викториячерез силу улыбалась, отвечала на приветственные взмахи рук, но она была такизмучена за это полное душевных потрясений утро, что ничего не видела передсобой до того момента, пока они не подъехали к деревне в окрестностяхУэйкфилда. И только тут, виновато вздрогнув, она вдруг поняла, что за целых двачаса езды не проронила и десятка слов.

Из-под ресниц она бросила быстрый взгляд на красивогомужчину, который теперь стал ее мужем.

Он сидел, отвернувшись от нее, его профиль был подобенжесткой, вырезанной из дерева маске, не способной ни посочувствовать, нипонять. Он был зол на нее за то, что она хотела бросить его у алтаря, онапонимала это, – зол и не в состоянии простить. Страх перед неотвратимостью егомести приводил в полное расстройство ее нервы, и без того натянутые до предела.В ужасе она подумала, не стала ли причиной такого разлада между ними, которыйуже ничем нельзя загладить.

– Джейсон, – начала она, робко назвав его по имени, – простименя за то, что произошло в церкви.

Он равнодушно пожал плечами.

Его молчание лишь усугубило тревогу Виктории, но вот каретасделала поворот и въехала в живописную деревушку возле Уэйкфилда. Она ужесобиралась снова просить прощения, как вдруг зазвонили колокола деревенскойцеркви, и новоявленная маркиза Уэйкфилд увидела нарядных местных жителей,выстроившихся вдоль дороги.

Женщины и мужчины улыбались и махали им, пока каретапроезжала мимо, а маленькие детишки с букетами полевых цветов, крепко зажатымив кулачках, выбегали на дорогу и через открытое оконце кареты преподносилицветы новобрачной.

Один малыш лет четырех споткнулся о толстый древесный кореньна обочине дороги и растянулся, упав прямо на свой букет.

– Джейсон, – взмолилась Виктория, забыв о натянутости,возникшей меж ними, – попроси кучера остановиться, пожалуйста!

Джейсон остановил карету, и Виктория открыла дверцу.

– Какие прекрасные цветы! – воскликнула она, глядя намалыша, поднимающегося с земли под смех старших мальчишек. – Они для меня? –ласково спросила она, кивнув на поломанные стебли.

Малыш шмыгнул Носом, утирая слезы грязным кулачком.

– Да, мэм, они были для вас, пока я на них не упал.

– Можно мне взять их? – улыбнулась Виктория. – Онизамечательно подойдут к моему букету. Малыш робко протянул свои цветы.

– Я их сам собирал, – гордо сообщил он, глядя во все глаза,как прекрасная дама аккуратно вставляет его подарок в свой большой букет. –Меня зовут Билли, – сказал он, глядя на Викторию левым глазом, так как правыйсмотрел в другую сторону. – Я живу вон там, в сиротском приюте.

Девушка улыбнулась и мягко ответила:

– А меня зовут Виктория. Но мои близкие друзья зовут меняТори. Хочешь звать меня так?

Малыш гордо выпятил грудь, но прежде чем радостно кивнуть,предусмотрительно взглянул на Джейсона. Джейсон не возражал.

– Хочешь как-нибудь на днях зайти в Уэйкфилд и помочь мнезапускать воздушного змея? – продолжала Виктория, а Джейсон задумчиво наблюдалза ней.

Улыбка мальчика увяла.

– Я не умею хорошо бегать, все время падаю, – смущеннопризнался он.

Виктория понимающе кивнула:

– Вероятно, из-за глаза. Но может быть, мне удастся помочьтебя. Когда-то я знала другого маленького мальчика. Он тоже косил. Однажды,когда мы с ребятами играли в индейцев и белых поселенцев, он упал и повредилздоровый глаз. Мой отец наложил ему повязку, которую тот носил до самоговыздоровления. И вот когда здоровый глаз был завязан, больной глаз началвыравниваться, – видимо, больному глазу пришлось поработать сразу за двоих, ион выправился. Хочешь, я заеду к тебе и мы попытаемся повторить тот удачный опыт?

Мальчик заколебался:

– Боюсь, я буду очень смешно выглядеть с повязкой, мэм.

– Да, тот мальчик, Джимми, с повязкой выглядел точно какпират, – рассмеялась Виктория, – и скоро все наши ребята стали носить такие жеповязки на одном глазу. Хочешь, я навещу тебя и мы поиграем в пиратов?

Он кивнул и весело улыбнулся стоявшим позади него детям.

– Что, что сказала леди? – наперебой спрашивали его, когдаДжейсон дал кучеру сигнал продолжать путь.

Билли сунул руки в карманы штанишек, выпятил грудь и гордообъявил:

– Она сказала, что мы можем звать ее Тори. Дети и взрослыеединой процессией следовали за каретой вверх по холму, и Виктория решила, что,видимо, такова одна из праздничных традиций местных жителей. К тому моменту,когда лошади рысцой въехали в массивные чугунные ворота Уэйкфилд-Парка, закаретой следовала целая толпа деревенских жителей, а еще большее их числоожидало на окаймленной деревьями ведущей через парк аллее. Викториявопросительно взглянула на Джейсона и могла бы поклясться, что он прячет улыбку.

Замысел его стал еще более очевиден, как только каретаприблизилась к большому дому. Ведь она говорила Джейсону, что всегда мечталавенчаться в деревушке и чтоб все жители собрались отпраздновать это событие. Ивот этот странный донкихот, загадочный мужчина, с которым она только чтообвенчалась, пытается воплотить ее мечту в жизнь, по крайней мере хотя бы частьее мечты. Он превратил лужайки Уэйкфилда в сказочную цветочную оранжерею.Огромные столы, уставленные серебряными и фарфоровыми блюдами с яствами,затеняли широкие навесы из белых орхидей, лилий и роз. В дальнем конце лужайкивозвышался павильон, стены которого были сплетены из цветов и разноцветныхлент. Везде ярко горели факелы. Их свет разгонял наступающие сумерки и придавалпраздничное, таинственное очарование всему окружающему.