Следующее, что привлекло ее внимание, — она тем временемпродолжала продвигаться по центральному проходу к алтарю, словно страннаяобнаженная невеста, — это царивший в храме запах. Под пьянящим гниловатымароматом листьев, нанесенных ветром через открытый вход за долгие, долгие годы,ощущался иной, менее приятный. Что-то в нем напоминало запах плесени, что-тосмахивало на смрад сгнившего мяса, а на самом деле не являлось ни тем, нидругим. Может быть, застарелого пота? Да, возможно. И, похоже, к немупримешивался запах других жидкостей. Почему-то она в первую очередь подумала осперме. Затем о крови.

Вслед за этим пришло новое, почти безошибочно угадываемоечувство, что за ней наблюдают чьи-то зловещие хищные глаза. Она ощутила, какони внимательно и бесстрастно изучают, ощупывают ее наготу, оценивают, вероятноотмечая каждую впадинку, каждый изгиб, запоминая каждое движение мышц подмокрой скользкой кожей.

«Поговорим начистоту, — казалось, вздохнул храм под гулкийбарабанный бой ливня по крыше и шуршание мертвых листьев под ногами. — Мыпоговорим с тобой начистоту… но нам не придется беседовать слишком долго, чтобысказать друг другу все, что нужно. Правда, Рози?»

Она задержалась в передней части храма и взяла на Стоявшейво втором ряду скамейке толстую черную книгу. Рози открыла ее, и в ноздриударил запах разложения, настолько сильный, что она едва не задохнулась.Картинка на верхней половине страницы, выполненная смелыми черными линиями,никогда не появлялась в сборнике методистских гимнов ее молодости; изображеннаяна ней женщина стояла на коленях, выполняя fellatio мужчине, ноги которогозаканчивались не стопами, а копытами. Лицо мужчины было прорисовано лишьнесколькими штрихами; можно сказать, что его практически не существовало, ноРози все же уловила отвратительное сходство… по крайней мере, ей такпоказалось. Мужчина напоминал первого нормановского напарника ХарлиБиссингтона, который каждый раз, когда она садилась, не забывал проверить, гдезаканчивается подол ее платья.

Нижнюю часть страницы заполняли буквы кириллицы, непонятныеи тем не менее знакомые. Ей понадобилась лишь секунда, чтобы вспомнить: точнотакими же буквами была напечатана газета, которую читал Питер Слоуик, когда онав первый раз подошла к киоску «Помощь путешественникам» и обратилась к нему запомощью.

Затем с умопомрачительной внезапностью картинка пришла вдвижение, черные линии поползли к ее белым, одеревеневшим от холода пальцам,оставляя за собой липкие следы, похожие на слизь улитки. Картинка ожила. Розипоспешно захлопнула книгу; закрываясь, та издала чавкающий звук, и ее горлосудорожно сжалось. Она уронила книгу, и то ли стук увесистого фолианта одеревянную скамейку, то ли ее собственный сдавленный вскрик отвращения спугнулстаю летучих мышей в темной нише, предназначенной, по всей видимости, дляцерковного хора. Несколько уродливых созданий закружились, делая восьмерки унее над головой, простирая мерзкие перепончатые крылья, поддерживающие жирныекоричневые тельца; летучие мыши бесшумно рассекали промозглый воздух,постепенно успокаиваясь и возвращаясь в нишу. Впереди находился алтарь, и она соблегчением увидела слева от него узкую открытую дверь, а дальше — полоску чистогобелого света.

— На-а-а сса-а-а-ммо-о-омм де-е-ле-е-э-э ты —Роо-о-у-узззи-и-и, — прошептал ей безъязыкий голос храма. — Ты-ы-ыРрро-о-о-у-уээзи-и-и-и На-а-ассстоя-а-а-ащщщая-а-а-а. Подойди-и-и-и комне-е-э-э побли-и-и-иж-жже-е… и я-а-а-а тебя-а-а пощщщщу-у-у-упаю-у-у-у…

Рози не решилась оглянуться; она не сводила глаз с двери и сполоски дневного света за ней. Ливень поутих, гулкий барабанный бой над головойослабел, превратившись в монотонное низкое бормотание.

— Это только для мужчин, Ро-о-узи-и-и, — прошептал храм итут же добавил фразу, которую часто произносил Норман, когда не желал отвечатьна ее вопросы, однако при этом не злился на нее по-настоящему: — Это мужскоедело.

Проходя мимо, она заглянула за алтарь и быстро отвернулась.Он был пуст — ни кафедры для проповедника, ни икон или символов, ни книг сколдовскими заклинаниями, — однако она рассмотрела еще одно зловещее пятно,похожее на осьминога. Ржавый цвет позволял предположить, что это кровь, аразмеры свидетельствовали о том, что за прошедшие годы ее было пролито очень иочень много. Очень много.

— Здесь как в Роуч-мотеле, Ро-о-узи-и-и, — прошептал ейалтарь, и мертвая листва под ногами зашевелитесь, шурша, как сухой смех,вырывающийся из беззубого старческого рта. — Сюда можно поселиться, но никтоотсюда не съезжает.

Она упорно приближалась к двери, стараясь не замечатьголоса, напряженно глядя прямо перед собой. В глубине души Рози ожидала, чтодверь захлопнется прямо у нее перед носом, как только она вознамерится пройтичерез нее, но этого не случилось. И оттуда не выскочило бледное привидение сфизиономией Нормана. Она вышла на небольшое крыльцо с каменными ступеньками снаслаждением вдыхая запах освеженной ливнем травы, вышла на воздух, которыйснова потеплел, несмотря на дождь, все еще продолжающийся. Повсюду журчала икапала вода. Опять пророкотал гром (но теперь в отдалении, она не сомневалась).И младенец, о котором она позабыла на несколько минут, напомнил о себеотдаленным плачем.

Сад — вернее, нечто среднее между лужайкой и огородом —делился на две части: цветы слева, овощи справа; однако ее взгляд не обнаружилни одного живого растения. Все они погибли в результате таинственногокатаклизма, и после буйной сочной зелени, окружавшей вход в Храм Быка, мертвыйакр земли казался еще страшнее — как вздувшееся лицо висельника с открытымиглазами и высунутым синим языком. Покоящиеся на желтоватых волокнистых стебляхогромные шляпки подсолнухов с коричневой сердцевиной и свернувшимися увядшимилепестками возвышались над всем остальным, как умершие охранники в тюрьме, гдене осталось ни одного живого заключенного. Земли на клумбах почти не было виднопод слоем коричневых листьев, и это заставило ее на короткое кошмарноемгновение вспомнить то, что она увидела на кладбище, когда решила навеститьмогилу родителей через месяц после похорон. Тогда, положив на могилу букетсвежих цветов, Рози прошла в дальнюю часть небольшого кладбища, желая собратьсяс мыслями и успокоиться, и ее едва не стошнило от вида гор гниющих цветов,сваленных в небольшой ров между невысокой каменной оградой и лесом,начинающимся сразу за кладбищем. Ее душил запах разлагающихся цветочныхароматов… и она подумала о том, что происходит с ее отцом, матерью и братом подземлей. О том, как они меняются.

Рози поспешно отвела взгляд от цветов, но то, что предсталоперед ней в другой части сада, было ничуть не лучше; одну грядку будтополностью залило кровью. Она утерла слезящиеся глаза, посмотрела еще раз иоблегченно вздохнула. Не кровь, а помидоры. Двадцатифутовый ряд осыпавшихсягниющих помидор.

— Рози.

В этот раз ее звал не храм. Это голос Нормана, и прозвучалон прямо у нее за спиной, и еще она сообразила, что слышит запах его одеколона.«От всех моих парней пахнет „Инглиш ледером“, или не пахнет ничем», — вспомнилаона, чувствуя, как вверх по позвоночнику ползет ледяной страх. Он у нее заспиной. Совсем рядом. Тянется к ней. «Нет, я не верю в это. Не верю, даже еслии верю».