Полотно на мольберте имело те же размеры, что и картина,купленная ею в ломбарде «Либерти-Сити». Оно изображало ее комнату наТрентон-стрит, если смотреть на нее со стены, на которую она повесила«Мареновую Розу». В центре комнаты, лицом к двери, выходящей в коридор, стоялаженщина, явно сама Рози. Поза ее слегка отличалась от позы женщины в мареновомхитоне, находившейся на вершине холма — например, руки изображенной на полотнеРози были опущены, — однако сходство показалось ей достаточно заметным, чтобывызвать глухой страх. Кроме того, в картине имелись и другие пугающие детали:женщина была в синих брюках и розовой безрукавке. Именно так собиралась одетьсяРози для субботней поездки с Биллом. «Придется подыскать что-нибудь другое», —подумала она, словно, сменив одежду в будущем, могла изменить то, что ейвиделось в настоящем.

Что-то влажное прикоснулось к ее локтю, и Рози испуганновскрикнула. Повернувшись, она увидела пони, извиняющись глядевшего на неекоричневыми глазами. Над головой прогремел гром.

Рядом с маленькой тележкой, в которую был запряжен пони,стояла женщина в длинном, чуть ли не до пят, красном, похожем на халат,одеянии, состоявшем, казалось, из множества слоев. Сквозь уложенную искуснымискладками легкую, полупрозрачную ткань просвечивала кожа цвета кофе с молоком.На небе блеснула молния, и Рози заметила то, что уже видела на картине вскорепосле того, как Билл привез ее домой из «Попе Китчена»; лежащую на траве теньот тележки и растущую над ней тень женщины.

— Да не вздрагивай ты, Боже мой, — произнесла женщина вкрасном одеянии. — Кого-кого, а Радамантуса тебе нужно опасаться меньше всего.Его зубы страшны только для травы. Он просто принюхивается к тебе, вот и все.

Рози ощутила огромное, переполняющее душу облегчение,сообразив, что перед ней женщина, которую Норман называл (с язвительнойинтонацией) не иначе, как «эта черномазая сучка». К Рози обращалась УэндиЯрроу, но Уэнди Ярроу мертва; значит, все происходящее — не более чем сон.Каким бы реальным он ни казался, какими бы реальными ни представлялись еймелкие детали (например, она вытерла крошечную капельку слюны у локтя,оставшуюся от прикосновения морды пони), все это сон.

«Конечно, что же еще, — сказала она себе. — Разве на самомделе можно пройти в картину?»

Но разумные доводы не произвели должного эффекта. Между теммысль о том, что у тележки стоит давным-давно погибшая Уэнди Ярроуподействовала гораздо сильнее.

Очередной порыв ветра опять донес до нее плач ребенка. Розивдруг заметила новую подробность; на тележке стояла сплетенная из тростникабольшая прямоугольная корзина, ручку и углы которой украшали полоски шелковойленты. Над краем корзины свисала кромка розового одеяла явно ручной работы.

— Рози.

Низкий, сладостно чувственный голос. Тем не менее, от егозвука по спине Рози пробежали мурашки. Что-то с ним было не в порядке, нонеправильность голоса заметила бы только другая женщина — любой мужчина,услышав его, тут же подумал бы о сексе и позабыл обо всем остальном. Однакоголос звучал очень неправильно. Плохо.

— Рози, — снова услышала она свое имя и неожиданно поняла;голос только пытался походить на человеческий. Пытался вспомнить, как долженговорить человек.

— Эй, подружка, не вздумай смотреть на нее, — предупредилаее встревоженно женщина в длинном красном одеянии. — Это зрелище не для таких,как ты.

— Нет, я вовсе не хочу смотреть на нее, — ответила Рози. — Яхочу вернуться домой.

— Понимаю, только теперь уже поздно, голубушка, — сказалаженщина в красном, поглаживая шею пони. Ее темные глаза смотрели серьезно, губымежду фразами плотно сжимались. — И не дотрагивайся до нее, ладно? Тебе онавреда не причинит, да только она не всегда успевает совладать с собой впоследнее время. Что-то с ней не в порядке.

— Она покрутила указательным пальцем у виска.

Рози неохотно повернулась к женщине в хитоне и сделаларобкий шаг к ней. Ее очаровала изумительно тонкая ткань хитона и бесподобнонежная кожа на спине, обнаженном плече и основании шеи. Кожа казалась гладкой,как самый роскошный шелк. Но выше…

Рози не знала, что представляют собой эти темные пятна,расползавшиеся по шее женщины у самой линии волос, да и не желала знать. Первойсумасшедшей мыслью было, что это следы от укусов, но шрамы после укусоввыглядят по-иному. Проказа? Что-то еще более страшное? Что-то заразное?

— Рози, — в третий раз позвал ее сладостный чувственныенизкий голос, и было в нем нечто такое, от чего ей захотелось кричать; точнотак же у нее временами возникало желание кричать при виде нормановской улыбки.

«Она сумасшедшая. Все остальное, все другие беды — в томчисле и пятна на коже — не так важны. Она сумасшедшая».

Сверкнула молния. Прогрохотал гром. И порыв затихающего наминутку, чтобы возобновиться затем с новой силой, ветра, дующего со стороныразрушенного храма у подножия холма, принес на своих крыльях слабый плачмладенца.

— Кто ты? — спросила она. — Кто ты, и почему я здесь?

Вместо ответа женщина протянула правую руку и перевернулаее, показывая старое белое колечко шрамов на внутренней стороне предплечья.

— Эта рана долго кровоточила, а потом в нее попала инфекция,и она воспалилась, — произнесла она своим низким чувственным голосом.

Рози взглянула на свою руку. Только на левую, а не направую; отметины совпадали в точности. Крошечная жуткая мысль прокралась в еесознание: если бы ей предложили облачиться в короткий хитон маренового цвета,она надела бы его так, чтобы оставить открытым правое плечо, а не левое; еслибы у нее был большой золотой браслет, она носила бы его над левым, а не надправым локтем.

Женщина на холме — ее зеркальное отображение. Женщина нахолме-…

— Ты — это я, верно? — спросила она. И тут же, заметив, чтоженщина с заплетенными в косу волосами шевельнулась, закричала дрожащимпронзительным голосом: — Не поворачивайся! Я не хочу тебя видеть!

— Не торопись с выводами, — остановил ее странный терпеливыйтон женщины. — Ты — настоящая Рози, ты — Рози Настоящая. Помни об этом дажетогда, когда забудешь все остальное. И не забывай еще одно: я всегда возвращаюдолги. Я плачу. Что ты сделаешь для меня, я сделаю для тебя. Вот почему мывстретились. Таково наше равновесие. Таково наше ка.

Молния вспорола небо; гром обрушился на их головы; ветерзасвистел в искореженных ветвях оливкового дерева. Светлые волосы, выбившиесяиз косы Мареновой Розы, яростно затрепетали. Даже при скудном светепредгрозового неба они походили на золотые нити.

— А теперь иди, — приказала Мареновая Роза. — Иди вниз ипринеси мне моего ребенка.