— Спасибо, Рози, — откликнулась Анна. — Питер был странным итрудным человеком. Он любил людей, но его самого любить было трудно.

— Мне он показался очень милым.

— Я так и думала. Для посторонних людей он являлсявоплощением доброго самаритянина. Для семьи и тех, кто пытался войти в числоего друзей, — а как вам известно, я принадлежала и к тем, и к другим, — онскорее был левитом. Однажды во время ужина, устроенного в честь ДняБлагодарения он схватил со стола жареную индейку и запустил ею в своего братаХала. Точно не помню, из-за чего, собственно, возник спор между ними; если неошибаюсь, они обсуждали не то ООП, не то Сезара Чавеса. Обычно все скандалымежду ними возникали на почве этих двух тем.

Анна вздохнула.

— В субботу днем соберется кружок поминовения — мырассядемся на складных стульях, как пьяницы на заседании общества «Анонимныеалкоголики», и будем говорить о нем по очереди. Во всяком случае, я думаю, чтовсе сведется к разговорам.

— Выглядит довольно необычно и мило.

— Вам так кажется? — спросила Анна. Рози представила, как еесобеседница удивленно вскинула брови в своей высокомерной манере и стала ещебольше похожа на Мод. — Мне все это представляется довольно глупыммероприятием, но, возможно, вы правы. Как бы там ни было, некоторое времяпикник обойдется без моего присутствия, но я приеду позже, покинув кружок безособого сожаления. Хотя, конечно же, несчастные женщины нашего города потерялив его лице настоящего друга, а это большая утрата.

— Если его убил Норман…

— Ну вот, вы опять за свое. Я знала, что этого не миновать.Поверьте, мне приходится иметь дело с женщинами, которых сгибают, ломают,комкают и коверкают миллионами разных способов на протяжении нескончаемых лет,и мне известно, что у них развивается комплекс мазохистского величия. Один изтипичных синдромов пострадавшей женщины наряду с нелюдимостью и депрессией.Помните взрыв космического корабля «Челленджер»?

— Да… — Рози была заинтригована и не понимала, к чему клонитАнна, но катастрофу она помнила хорошо.

— В тот же день ко мне прибежала женщина — вся в слезах. Наруках и щеках у нее были красные отметины: она щипала и била себя. Она заявила,что эти замечательные отважные мужчины и милая женщина-учительница погиблииз-за нее. Когда я спросила, почему она так считает, посетительница объяснила,что написала не одно, а целых два письма в поддержку программы запускапилотируемых космических кораблей, одно в «Чикаго Трибьюн», второе — членупалаты представителей от их штата. Дело в том, что через некоторое времяпострадавшие женщины начинают автоматически принимать на себя вину. И не толькоза что-то конкретное — за все.

Рози вспомнила Билла, который провожал ее до Корн-билдинга,обнимая за талию. «Не говори, что ты виновата, — сказал он. — Не ты ведьсоздала Нормана».

— Долгое время я никак не могла понять эту часть синдрома, —призналась Анна, — но теперь мне кажется, что я разобралась окончательно.Кто-то должен быть виноват. Иначе вся боль, одиночество и депрессия не имеют нималейшего смысла. Иначе человек сходит с ума. Лучше чувствовать себя виноватым,нежели свихнуться. Но вам, Рози, уже пора вырастать из этих штанишек.

— Я не понимаю вас.

— Отлично вы все понимаете, — спокойно возразила Анна, послечего разговор перекинулся на другие темы.

Через двадцать минут после того, как она попрощалась сАнной, Рози лежала в постели с открытыми глазами, сцепив пальцы и сунув рукипод подушку, глядя вверх в темноту, и в ее голове воздушными шарами проплывалилица. Робби Леффертс, похожий на старичка, продающего билеты благотворительнойлотереи или карточки с предсказанием судьбы; она увидела, как он протягивает ейбилетик с надписью «Выйдешь из тюрьмы на свободу». Рода Саймонc с торчащим вволосах карандашом, говорящая Рози, что на ноги следует надевать нейлоновыечулки, а не лучки. Герт Киншоу, человеческий вариант планеты Юпитер, внеизменных тренировочных штанах и мужском свитере с V-образным вырезом — и то,и другое размера XXXL. Синтия Как-ее-там (Рози до сих пор не удалось запомнитьее фамилию), никогда не унывающая любительница панк-рока с волосами,выкрашенными в два ярких цвета, рассказывающая, что в детстве она часами сиделаперед картиной, на которой вода в реке совсем по-настоящему текла.

И Билл, конечно же. Она увидела его карие глаза спроблесками зелени, волоски на висках, растущие к затылку, увидела дажекрошечную точку шрама на мочке правого уха, которое он когда-то проколол (скореевсего, еще в колледже, набравшись смелости благодаря нескольким порциямгорячительного), а потом дырочка заросла. Она почувствовала прикосновение егоруки к собственной талии: теплая ладонь, сильные пальцы; время от времени егобедро касалось ее бедра, и ей хотелось знать, что он чувствует при этом,волнуют ли его прикосновения так же, как ее. Сейчас она с готовностьюпризнавала, что ее эти прикосновения, без сомнения, возбуждают. Билл настолькоотличался от Нормана, что представлялся ей едва ли не гостем из другойСолнечной системы. Она прикрыла глаза. Погрузилась в воспоминания. Из темнотывыплыло еще одно лицо, проявляясь, как изображение на опущенной в химическийраствор фотобумаге. Лицо Нормана. Норман улыбался, однако его серые глазаоставались холодными, как куски льда. «Я забрасываю блесну, дорогая, и в концеконцов поймаю тебя на крючок. Лежу на кровати не так уж и далеко от тебя, междупрочим, и думаю о тебе. И очень скоро мы с тобой поговорим. И я намеренпоговорить начистоту. Правда, беседа не затянется надолго. А когда оназавершится…»

Он поднял руку. В ней оказался простой карандаш «Монгол» №2, заточенный острее, чем кончик иглы.

«В этот раз я не трону ни твои руки, ни плечи. Сейчас менябольше интересуют твои глаза. Или язык. Как тебе это нравится, милая? Получитькарандаш в свой квакающий, лживый я…»

Ее глаза резко открылись, и лицо Нормана исчезло. Она сновазажмурилась и призвала на помощь лицо Билла. Несколько секунд Рози несомневалась, что оно не появится, что вместо него вернется Норман, но этого неслучилось.

«В субботу мы едем куда-то на мотоцикле, — подумала она. —Проведем вместе целый день. Если он вздумает поцеловать меня, я не станупротивиться. Если захочет обнять меня, прикоснуться ко мне, позволю ему. Этонастоящее безумие — до чего же мне хочется быть с ним.»

Она снова начала погружаться в сон и успела подумать, чтоей, наверное, грезится пикник, который они с Биллом собираются устроитьпослезавтра. Кто-то еще выбрался на природу и остановился неподалеку от них.Какая-то семья с ребенком. Она слышала слабый детский плач. Затем, в этот разгромче, прозвучали раскаты грома.

«Как у меня на картине, — промелькнуло в голове. — Ярасскажу ему о своей картине, пока будем завтракать, собиралась сделать этосегодня, но нам надо было поговорить совсем о другом, и я забыла, но…»