— Мужчина, питающий склонность к укусам, — тихо повторилБилл. Он говорил так, будто обращался к самому себе. — Значит, он не настоящийсумасшедший, а всего лишь питает склонность к укусам. Так это называется?

— Не знаю, — ответила Рози. А затем, видимо боясь, что он неповерит ей (и подумает, будто она «сочиняет побасенки», по выражению Нормана),она стащила с плеча фирменную розовую футболку «Тейп Энджин» ипродемонстрировала кольцо старых белых зарубцевавшихся шрамов, похожих на следызубов акулы. Первый подарок, оставшийся от медового месяца. Потом закатиларукав и показала ему другой шрам. Но сама почему-то подумала не об укусе; постранной причине шрам на руке напомнил ей о белых лицах, почти не видных за сочнойзеленой травой.

— Я долго не могла остановить кровь, — сказала она, — апотом в рану попала инфекция, и она воспалилась. — Рози говорила тономчеловека, сообщающего не стоящие внимания сведения — что-то скучное, например,что утром звонила бабушка или почтальон принес письмо. — Но к врачу я необращалась. Норман притащил домой пузырек таблеток с антибиотиками. Я пила их,и в скором времени поправилась. Он знает самых разных людей, которые оказываютему всевозможные услуги. Он называет их «маленькие папочкины помощники». Еслизадуматься, забавно, правда?

Как и раньше, она обращалась к своим рукам, лежащим наколенях. Отважившись на короткий взгляд — ей хотелось увидеть реакцию науслышанное, — она увидела нечто, потрясшее ее до глубины души.

— Что? — хрипло переспросил он. — Что ты говоришь, Рози?

— Ты плачешь? — произнесла она тихо, и теперь и в ее голосечувствовалась дрожь. На лице Билла появилось удивление.

— Я? Плачу? Нет. Во всяком случае, я не знаю об этом.

Она протянула руку, подушечкой среднего пальца осторожнопровела под его глазом и показала палец. Он внимательно посмотрел на него иприкусил нижнюю губу.

— И почти ничего не съел.

На тарелочке лежала половина запеченной в тесте сосиски, избулочки вытекла горчица. Билл бросил тарелочку с недоеденной сосиской в урнурядом со скамейкой и посмотрел на Рози, рассеянно вытирая влагу на щеках.

Рози ощутила, как ее наполняет мрачная уверенность. Сейчасон спросит, почему она так долго оставалась с Норманом, и, хотя она не сможетподняться со скамейки и уйти (точно так же, как до апреля не могла покинуть домна Уэстморлэнд-стрит), его вопрос станет первым барьером между ними, потому чтоона не в состоянии дать сколько-нибудь вразумительный ответ. Рози не знала,почему продолжала жить с мужем, не знала: и не понимала, отчего в конце концоводной капли крови на пододеяльнике оказалось достаточно, чтобы перевернуть всюее жизнь. Она лишь помнила, что во всем доме лучшим местом была душевая —влажная, темная, полная бегущих потоков воды, и что полчаса, проведенные вкресле Винни-Пуха, иногда пролетали быстрее пяти минут. Вопросы, начинающиесясо слова «почему», не имеют ни малейшего смысла, когда живешь в аду. В адунарушена причинно-следственная связь. Женщинам на терапевтических сеансах нетребовалось объяснять это; никому и в голову не пришло спросить, почему онапродолжала жить с мужем. Они знали. Знали по собственному опыту. Рози даже подозревала,что кто-то из них знаком с теннисной ракеткой… или даже с чем-нибудь похлеще.

Когда же Билл, наконец, задал вопрос, он настолько отличалсяот ожидаемого, что несколько секунд она просто растерянно открывала и закрываларот.

— Велика ли вероятность того, что именно он убил женщину,доставлявшую ему столько неприятностей в восемьдесят пятом году? Уэнди Ярроу?

Ее потряс вопрос, но это не был шок, который ощущаетчеловек, столкнувшийся с чем-то немыслимым; она испытала потрясение, схожее стем, что чувствуешь, когда видишь лицо близкого друга в чужой, враждебнойобстановке. Вопрос, произнесенный им вслух, кружил невысказанный и потому несформированный в ее подсознании многие годы.

— Рози? Я спросил, как ты считаешь, возможно ли, чтобы…

— Думаю, вероятность этого… я бы сказала, очень высока.

— Такое развитие событий оказалось ему на руку, верно? Еесмерть полностью его устраивала, да? Таким образом, дело закончилось, так и недойдя до гражданского суда.

— Да.

— Если на ее теле имелись следы укусов, как ты полагаешь,напечатали бы об этом в газетах?

— Не знаю. Скорее всего, нет. — Она посмотрела на часы ибыстро поднялась. — О Господи! Мне надо бежать, честное слово. Рода хотеланачать запись в двенадцать пятнадцать, а сейчас уже десять минут первого.

Бок о бок они зашагали назад, к студии звукозаписи. Онаобнаружила, что хочет снова почувствовать руку Билла на своем плече, и в тотмомент, когда часть ее сознания снисходительно напоминала ей, что не стоит жадничать,а другая часть (Практичность-Благоразумие) советовала не искать дополнительныхнеприятностей, он именно так и сделал: обнял ее. «Кажется, я в него влюбляюсь».

Она не удивилась своему предположению, и это подтолкнуловторую мысль: «Нет, Рози, это заголовок для вчерашних газет. Ты уже влюбилась».

— Что сказала Анна о полиции? — спросил он. — Она непредложила тебе пойти в участок и сделать заявление?

Рози мгновенно напряглась под его рукой, в горле за секундупересохло, глубоко в теле открылся кран, из которого в кровеносную системупотекли потоки адреналина. Для этого потребовалось единственное слово. Слово,начинающееся на «п».

«Все копы братья, — любил повторять Норман. — Полиция — однабольшая семья, а полицейские в ней — родные братья». Рози не имелапредставления о том, в какой степени он прав, до какого предела готовы копызащищать друг друга — вернее, прикрывать друг друга, — однако помнила, что всеполицейские, которых Норман время от времени привозил домой, казались страннопохожими на самого Нормана, она знала, что он никогда не произносил ни слова,которое могло бы пойти им во вред, даже в адрес своего самого первогонапарника, обрюзгшего старого борова по имени Гордон Саттеруэйт, которогоНорман откровенно презирал. Взять того же Харли Биссингтона, чьим хобби — вовсяком случае, в часы визитов в дом четы Дэниэлс — являлось раздевание Розиглазами. Три года назад у Харли обнаружился рак кожи в начальной стадии, ипотому он был вынужден выйти на пенсию раньше положенного срока, но ведь онработал в паре с Норманом в восемьдесят пятом году, когда началась заварушкаиз-за Ричи Вендора (Уэнди Ярроу). А если все произошло именно так, какдогадывалась Рози, то Харли прикрывал Нормана. Прикрывал, рискуя собственнойшкурой. И не потому, что тоже приложил к этому руку. Он прикрывал Нормана, ибополиция — одна большая семья, а полицейские в ней — родные братья. Полицейскиесмотрят на мир совершенно иначе; копы видят мир с содранной шкурой иобнаженными нервными окончаниями. Оттого они не такие, как все остальные, анекоторые из них — совсем не такие… и еще не надо забывать о том, чтопредставляет собой сам Норман.