Добрались туда быстро и увидели, что по дороге едет грузовик, а мужчина прицеливается. Сейчас произойдет что-то плохое. Мы сказали себе: «Если сейчас не вмешаемся, этот грузовик обречен».

  Мы попросили разрешение стрелять.

  Просьбу отклонили.

  Мы попросили еще раз:

  - Наземный контроль, разрешите стрелять во вражескую цель...!

  До связи...

  Бум! Яркая вспышка и взрыв на дороге.

  Мы начали кричать, прося разрешение.

  До связи...ожидаем разрешения командира подразделения СВ.

  Мы кричали, увидели, что грузовик разлетелся на части, мужчины запрыгнули в свои старые автомобили и на мотоциклы. Мы полетели за двумя мотоциклами. Умоляли дать разрешение стрелять. Теперь мы просили разрешение другого рода: разрешение не для того, чтобы остановить действие, а для того, чтобы отреагировать на действие, свидетелями которого мы только что стали.

  Этот вид разрешения назывался «429 Альфа».

  - Можем ли мы получить разрешение «Четыреста двадцать девять Альфа», чтобы стрелять?

  До связи...

  Мы преследовали двух мотоциклистов через несколько деревень, жалуясь на военную бюрократию и нежелание начальства позволить нам делать то, для чего мы учились. Наверное, эти жалобы ничем не отличались от жалоб солдат любой другой войны. Мы хотели воевать и не понимали более масштабные проблемы, лежащие в их основе вопросы геополитики. Картину в целом. Некоторые командиры часто говорили, во время публичных выступлений и в частных беседах, о том, чего они боятся: что убийство каждого талиба создаст троих новых. Так что командиры старались соблюдать особую осторожность. Иногда нам казалось, что командиры правы: мы действительно создавали еще больше талибов. Но должен ведь быть какой-то выход получше, чем летать поблизости, пока убивают невиновных людей.

  Пять минут превратились в десять, потом - в двадцать.

  Разрешение мы так и не получили.

  57.

  Каждое убийство запечатлено на видео.

   «Апач» видел всё. Камера на его носу записывала всё. Так что после каждой миссии это видео тщательно изучали.

  Вернувшись в «Бастион», мы шли в проекционную и закачивали видео в проектор, который покажет убийство на вмонтированной в стену плазменной панели. Командир нашей эскадры чуть ли не прижимал лицо к экрану, изучал, что-то бормотал, морща нос. Этот парень не то чтобы искал ошибки - он их жаждал. Он хотел поймать нас на ошибке.

  Когда его не было рядом, мы называли его ужасными прозвищами. Уже были близки к тому, чтобы начать называть его так в лицо.

  - Послушай, ты на чьей стороне?

  Но он именно этого и хотел. Пытался нас спровоцировать, заставить произнести то, что говорить нельзя.

  Почему?

  Мы решили, что это - зависть.

  Зависть ела его изнутри, потому что он никогда не нажимал на спусковой крючок на поле боя. Никогда не атаковал врага.

  Поэтому нападал на нас.

  Несмотря на все его усилия, он не смог найти в наших убийствах ничего неправильного. Я участвовал в шести миссиях, в результате которых погибли люди, и человек, мечтавший нас распять, все их счел оправданными. Я тоже так считал.

  Почему поведение командира было таким ужасным: он эксплуатировал реальный и обоснованный страх. Страх, который все мы испытывали. Афганистан был войной ошибок, войной огромного сопутствующего урона - тысячи ни в чем не повинных людей убиты и покалечены. Нас постоянно преследовала эта мысль. Так что со дня прибытия я установил для себя цель: никогда не ложиться спать с сомнением в правильности того, что мы делаем, в правильности выбора целей. Я не должен был сомневаться, что мы воюем с талибами и только с талибами, а не с гражданским населением, оказавшимся рядом. Мне хотелось вернуться в Британию со всеми конечностями, но, более того, мне хотелось, чтобы мое сознание не пострадало. Для этого нужно было всегда осознавать, что я делаю.

  Большинство солдат не смогут вам точно сказать, сколько жизней у них на счету. Во время военных действий часто возникает беспорядочная стрельба. Но в век «Апачей» и лэптопов всё, что я делал во время двух своих военных кампаний, записывалось и снабжалось временными метками. Я всегда мог в точности сказать, сколько именно вражеских боевиков убил. И я чувствовал, что важно никогда не стесняться этой цифры. Среди множества вещей, которым я научился в армии, отчетность была почти на первом месте.

  Так вот, моя цифра - двадцать пять. Мне это количество не приносило никакого морального удовлетворения. Но и не внушало стыд. Конечно, я предпочел бы, чтобы в моем военном резюме и в моем мозгу ее никогда не было, но в то же время я предпочел бы жить в мире, где нет талибана, в мире без войн. Даже такой человек, как я, иногда практикующий магическое мышление, некоторые вещи изменить не может.

  В пылу и дыму сражения я не думал об этих двадцати пяти как о людях. Невозможно убивать людей, если думать о них как о людях. Вы не сможете причинить людям вред, если думаете о них как о людях. Они были шахматными фигурами, которые убирают с доски, Плохими, которых убрали, пока они не убили Хороших, я научился «иначить» их, хорошо научился. На определенном уровне я воспринимал это отчуждение как проблему. Но так же понимал, что это - неотъемлемая часть воинской службы.

  Еще один факт реальности, который нельзя изменить.

  Нельзя сказать, что я превратился в автомат. Никогда не забуду ту телевизионную комнату в Итоне с голубой дверью, где мы смотрели, как плавятся башни-близнецы, как люди прыгают с крыш и из окон верхних этажей. Никогда не забуду родителей, супругов и детей, с которыми встречался в Нью-Йорке, они сжимали фотографии родных, которые были раздавлены, испарились или сгорели заживо. 11-го сентября было совершено подлое нападение, которое нельзя стереть из памяти, талибы, а также - их сторонники, пособники, союзники и последователи были не просто нашими врагами, но и врагами всего человечества. Война с ними - это месть за одно из самых гнусных преступлений в мировой истории и предотвращение его повторения.

  Срок моей службы подходил к концу, в канун Рождества 2012-го года у меня возникли вопросы и сомнения по поводу войны, но они были не морального свойства. Я по-прежнему верил в Миссию, и единственные выстрелы, о которых я думал дважды, - это выстрелы, которые я не сделал. Например, в ту ночь, когда нас вызвали на помощь гуркхам. Они попали в засаду талибов, а когда мы прилетели, были неполадки со связью, так что мы просто не могли помочь. Это до сих пор меня мучает: когда я