чувствовал, что просто не в состоянии выполнять эти основные функции. За несколько часов до произнесения речи или появления на публике я покрывался потом. Потом, во время мероприятия, я был не в состоянии думать, моя голова гудела от страха и от фантазий о бегстве.

  Пока что мне удавалось предолеть желание сбежать. Но я чувствовал, что настанет день, когда я просто убегу со сцены или выбегу из комнаты. На самом деле этот день, кажется, придет скоро, и я уже представлял кричащие заголовки, из-за чего моя тревога только усиливалась.

  Часто паника начиналась из-за того, что я надевал утром костюм. Странно, но это был мой триггер. Костюм. Когда я застегивал рубашку, чувствовал, что давление поднимается. Когда завязывал галстук, чувствовал, что сжимается горло. Когда я надевал пиджак и завязывал шнурки выходных туфель, по щекам и по спине уже бежал пот.

  Я всегда был чувствителен к жаре. Как папа. Мы с ним шутили на эту тему. Говорили, что не созданы для этого мира. Чертовы снеговики. Например, столовая в Сандрингэме была для нас чем-то вроде дантова «Ада». В целом в Сандрингэме было приятно, но в столовой царили настоящие субтропики. Мы с папой всегда ждали, когда бабушка отвернется, и тогда кто-то из нас бежал к окну и приоткрывал его на дюйм. О, благословенная прохлада. Но корги всегда нас выдавали. Из-за прохладного воздуха они начинали выть, и бабушка спрашивала: «Где-то сквозняк?». После чего лакей незамедлительно закрывал окно. (Раздавался неизбежный глухой стук - окна были столь стары, что казалось - это захлопывается дверь тюремной камеры). А вот теперь каждый раз, когда я собирался появиться на публике, неважно, где, всегда возникало чувство, что я нахожусь в столовой Сандрингэма. Однажды, когда я произносил речь, мне стало так жарко, что я был уверен - все это заметили и обсуждают. Во время одного из фуршетов я настойчиво пытался найти кого-нибудь, кто страдает от таких же тепловых ударов. Хотел убедиться, что такое происходит не только со мной.

  Но увы - был такой один.

  Как это часто бывает, мой страх разрастался. Вскоре он начал возникать не только на приемах, но и в любых общественных местах. В толпе. Мне становилось страшно, если меня окружали другие люди.

  Больше всего я боялся фотоаппаратов. Конечно, я их никогда не любил, но теперь они стали для меня невыносимы. Характерный щелчок, раздающийся, когда открывают и закрывают объектив...мог выбить меня из колеи на целый день.

  У меня не было выбора: я перестал выходить из дома. День за днем, ночь за ночью я сидел на диване, ел блюда, привезенные службой доставки, и смотрел «24». Или «Друзей». Думаю, в 2013-м году я посмотрел все серии «Друзей».

  И решил, что я - Чендлер.

  Мои настоящие друзья между делом комментировали, что я сам на себя не похож. Словно заболел гриппом. Иногда я думал, что, может быть, я - это не я. Может быть, это какое-то превращение. Возникает новая личность, и я просто останусь этим новым человеком, этим испуганным человеком, до конца своих дней.

  Или, может быть, я всегда был таким, но это стало понятно только сейчас? Моя душа, как вода, достигла своего уровня.

  Я рылся в «Гугле» в поисках объяснений. Вводил свои симптомы в различные медицинские поисковые системы. Пытался поставить себе диагноз самостоятельно, найти название тому, что со мной не так... в то время как ответ был прямо у меня под носом. Я встречал так много солдат, так много мужчин и женщин с посттравматическим стрессом, и они рассказывали, как тяжело им выйти из дома, какой дискомфорт они испытывают в окружении людей, как мучительно им находиться в общественном помещении, особенно, если там шумно. Я слышал от них, что они тщательно планируют время пребывания в магазине или супермаркете, стараются приходить за несколько минут до закрытия, чтобы избежать толп и шума. Я глубоко им сочувствовал, но не связал это со своим состоянием. Мне не приходило в голову, что я тоже страдаю от посттравматического синдрома. Несмотря на всю мою работу с ранеными солдатами, несмотря на все мои усилия от их имени, несмотря на все мои попытки организовать игры, которые привлекут внимание к их состоянию, до меня никак не доходило, что я тоже - раненый солдат.

  И моя война началась не в Афганистане.

  Она началась в августе 1997-го года.

  62.

  Однажды вечером я позвонил своему другу Томасу, брату моего ближайшего друга Хеннерса. Томасу, такому забавному остряку. Томасу с таким заразительным смехом.

  Томасу, живому напоминанию о лучших днях.

  Я был в Кларенс-Хаузе, сидел на полу телевизионной комнаты. Вероятно, смотрел «Друзей».

  - Привет, Бухич, какие планы?

  Он рассмеялся. Только я называл его Бухичем.

  - Гарри-ссс! Привет.

  Я улыбнулся. Только я называл его Гарри-сссом.

  Он сказал, что только что ушел с делового ужина. И ему приятно с кем-то поболтать по дороге домой.

  Его голос был так похож на голос брата, он сразу же меня успокоил. Я был счастлив. хотя Томас счастлив вовсе не был. Сказал, что у него тоже проблемы. Развод, другие трудности.

  Разговор неумолимо коснулся этой исходной проблемы, источника всех проблем, Хеннерса. Томас так скучал по своему брату. Я сказал, что тоже скучаю. Чувак, я тоже скучаю.

  Он поблагодарил меня за то, что я выступил на мероприятии по сбору денег для Хеннерса.

  - Я не мог поступить иначе. Для этого и нужны друзья.

  Я вспомнил мероприятие. И предшествовавшую ему паническую атаку.

  Потом мы начали вспоминать различные эпизоды. Томас и Хеннерс, мы с Уиллом валяемся на диване субботним утром, смеемся с мамой, смотрим телевизор, устраиваем соревнования по отрыжке.

  - Она была, как подросток!

  - Да, дружище.

  Идем с мамой в гости к Эндрю Ллойду Вебберу.

  Мы с Хеннерсом обманываем камеры видеонаблюдения в Ладгроуве.

  И мы с Томасом рассмеялись.

  Он напомнил, что мы с Хеннерсом были такими близкими друзьями, нас называли Джеком и Расселом. Может быть, потому что у нас с Уиллом были джек-расселы? Он сейчас с мамой? С погибшими в Афганистане? И пра-ба тоже там? Мои размышления прервал крик Томаса.

  - Бухич, друг, с тобой всё нормально?

  Сердитые голоса, потасовка. Я включил громкую связь, пробежал по коридору, поднялся по лестнице и ввалился в пункт полиции. Закричал, что мой друг в беде. Мы склонились над телефоном, начали слушать, но в трубке уже была мертвая тишина.

  Очевидно, на Томаса напали, чтобы ограбить. К счастью, он успел