Зайка прекратила рыдать и посоветовала: «Добавь к макаронамсоус». Кешка навалил на макароны сверху приправу и мужественно ел кушанье. Приэтом следует учесть, что он вообще ест мало и по большей части бутербродничаети кусочничает. Правда, очень скоро самоотверженного супруга чуть не стошнило, ион вынужден был призвать «службу спасения». Прибывшая в кухню Манюня тут жеразобралась в ситуации и отобрала у Аркадия остатки. Повеселевшая Ольга уехалав институт. Но у Кешки и Маши конец дня пошел прахом. Примерно через пятнадцатьминут у них начались желудочные колики, и потребовались ношпа, мезим, зантак идругие подручные средства. А вы попробуйте съесть на двоих огромную кастрюлюхолодных спрессованных макарон – посмотрите, что будет!

Но сегодня на столе красовался изумительный кекс. Я откусилаи пришла в восторг:

– Капа, ты чудесно готовишь!

– Чем же еще заниматься в провинциальной Америке, какне совершенствоваться в кулинарии, – вздохнула Капитолина.

И тут зазвонил телефон.

– Дашка, – заорал Андрей Артамонов, – знаешь,какие у нас новости? Лидуха в себя пришла.

Вот это да! Сейчас же поеду в больницу! Маня с Капойвопросительно уставились на меня.

– Лида Артамонова очнулась, – пояснила я,запихивая в рот огромный кусок ароматной выпечки, – сейчас же бегу к ней!

По коридору к палате реанимации я неслась во весь опор, чутьне потеряв шуршащие бахилы. Все тот же молодой и очень серьезный докторрадостно мне улыбнулся:

– Артамоновой значительно лучше.

– Можно с ней поговорить?

Доктор вздохнул.

– Вот побеседовать пока не удастся, речи нет, идвигательные функции еще не восстановились. Все-таки нарушение мозговогокровообращения… Вы же видели, какая у нее скальпированная рана…

Я покачала головой. Нет, слава богу, не видела.

– Значит, и написать она тоже ничего не сможет?

– Нет.

– Позвольте, хоть погляжу.

Меня пропустили в палату. По сравнению с прошлым разомаппаратов поубавилось. Исчезла чавкающая банка и уменьшилось количествокапельниц. Лицо Лидушки приобрело слегка розоватый оттенок, восковая желтизнаисчезла, но нос странно торчит между ввалившимися щеками, и веки опущены.

– Лидуля, – позвала я, – Лидушка…

Подруга медленно открыла глаза. В них ничего не дрогнуло, ноя каким-то чутьем поняла, что Лидуська меня видит.

– Как ты себя чувствуешь? – глуповато спросила я.

Лидуля продолжала глядеть на меня. Господи, как же с нейдоговориться?

– Если хочешь сказать «да» – моргни один раз, если«нет» – два. Поняла?

Подруга медленно закрыла веки, потом снова подняла их. Явозликовала, контакт найден.

Сначала рассказала Лиде, что Полина временно живет у меня.Лицо больной стало странно морщиться. Словно она пыталась что-то сказать, губывздрагивали, на виске заколотилась жилка. Как же ей помочь, как понять, что онахочет?

И тут меня озарило воспоминание. Метод Жана-Доминика Бови,мужественного француза, скончавшегося в марте 1997 года. Как жаль, что оподвиге этого человека мало кто знает. Жан владел концерном «Эль», выпускавшимглянцевые издания для дам, пользующиеся невероятной популярностью. Этакая смесьиз советов психолога, косметолога и парикмахера, сдобренная кулинарнымирецептами, кроссвордами и конкурсами.

Сам Жан-Доминик – отец двух детей, бывший гонщик-любитель,знаток хороших вин, полный, темноволосый, красивый плейбой, всеобщий любимец.Казалось, с его лица никогда не сходит приветливая улыбка. Он всегда находилсяв центре событий, в водовороте людей, ухитряясь одновременно пить кофе,обсуждать макет обложки, говорить по телефону и назначать вам свидание.

В возрасте сорока восьми лет у него случился инсульт,внезапно, прямо на одной из шумных парижских магистралей.

Современная медицина научилась продлевать страдания такихбольных. Человек может полностью сознавать себя, но не в силах пошевелить дажепальцем. Конечно, об этом «приятном» сюрпризе несчастный калека узналпоследним. Двенадцать дней Жан лежал в коме, еще неделю в полусне, и толькопотом до мужчины дошло, что он может шевелить только одним левым веком.

Было отчего сойти с ума. Даже призванный служить для людеймоего поколения эталоном мужества Маресьев мог ползти сквозь тайгу,подтягиваясь на руках. В конце концов, у него остался голос и работающее тело.Здесь – ничего, только одно моргающее веко. Оцените теперь мужество Жана! Заполтора года жизни беспомощным инвалидом он создал ассоциацию помощи таким же,как он, и… написал, вернее, надиктовал книгу. Система, которой он пользовался,довольно проста. Вы читаете больному алфавит, а тот моргает, заслышав нужнуюбукву, так получаются слова, фразы… У Жана вышла целая книга. Для тысячиевропейцев имя Бови – символ мужества и победы над болезнью.

Я вытащила блокнот и принялась диктовать буквы. Сложилосьпервое слово – Надя. Пришлось объяснить, что старшая девочка пока не найдена,но я прямо сейчас поеду к одному человеку, который, может быть, прольет свет наее судьбу.

Лидуша снова наморщилась, я опять стала называть буквы.Постепенно на бумаге возник адрес – улица Баранова, дом шестнадцать, Анатолий.

– Ты хочешь, чтобы я съездила туда?

– Да, – подтвердили веки.

– Не волнуйся, сделаю, только ответь, ты знаешьчто-нибудь о письме из адвокатской конторы, о наследстве?

– Нет, – сообщила Лидуля и бессильно закрылаглаза.

По изменившемуся дыханию я поняла, что она заснула отусталости.

С утра, подгоняемая детективным азартом, я отправилась наВолгоградскую улицу. Дом семнадцать оказался огромным заводом по производствуметаллических цепей. Я обежала вокруг сплошного бетонного забора. Наверное,Савостин ошибся, не семнадцатый, а седьмой дом. Отъехав несколько кварталов,обнаружила под этим номером детский сад. Вот это как раз подходит.

Приветливая директриса встретила корреспондента из«Мурзилки» словами:

– Дети любят ваш журнал. А что вы хотите?

Я начала вдохновенно врать. В садик, оказывается, ходитудивительно одаренная девочка, дочь Алексея Лесникова. В пять лет ребенок, какМоцарт, изумительно играет на фортепиано. Хотелось бы сделать о ней материал.

Директриса глядела на меня удивленно.

– Лесникова, Лесникова… не припомню такой.