– А ты как? – спрашиваю.

Том игнорирует вопрос и говорит:

– Слушай, Белинда, мне надо тебе кое-что сказать.

Меня сжимает страх, но я пересиливаю его:

– Да, конечно, что именно?

– Я люблю тебя, – признается, не отводя глаз, – ты и сама это понимаешь… Я люблю тебя, и мне правда очень тяжело смотреть на то, как ты себя убиваешь. – Том делает паузу, ему тяжело говорить. – Я не властен над тобой и не могу тебе что-то запретить или на чем-то настоять. Но я могу попросить тебя сделать выбор и, надеюсь, ты меня поймешь.

– Ага… – хмурюсь, – ну… давай.

– Выбирай: либо я, либо наркотики.

– Это ультиматум, а не выбор, – говорю, опешив.

– Пусть так. Но если ты меня правда любишь, то приложишь все усилия, чтобы бросить. А если тебе так нужны наркотики, что ты даже не готова бороться, то это без меня.

Я сглатываю. Горло сжимается в спазме, так сильно, что я не могу говорить. Еле выдавливаю:

– То есть, – голос срывается, – ты бросишь меня, если я ничего с этим не сделаю и продолжу употреблять?

Том сжимает челюсти и смотрит на меня исподлобья.

– Я не хочу с тобой расставаться, но по-другому не могу.

Я смотрю на бинты на ногах. В голове адский шум, к лицу приливает кровь, и я пытаюсь не моргать, чтобы в который раз не заплакать.

– Я пойму любой твой выбор, – вымученно продолжает он.

– Полная чушь, – отмахиваюсь, – неужели ты правда считаешь, что я могу выбрать наркотики? – поднимаю на него глаза.

– Я считаю, что тебе надо хорошо подумать, – пожимает плечами. – Тебе придется решить, хочешь ли ты вылечиться.

Я не пытаюсь спорить, потому что понимаю: до такого ситуацию довела я сама. Если Том вынужден сделать ультиматум, значит, я уже почти безнадежна.

– Это очевидно, конечно, я выбираю тебя, – говорю.

Том хмурится. Отвечает:

– Это должны быть не просто слова, ты же понимаешь.

– Да, я прекрасно понимаю. Справляться с зависимостью и все такое… но с чего-то же это должно начинаться.

Мы молчим. Мне страшно: я не помню, как это – не употреблять наркотики. Я боюсь ощущения неукротимого желания, но еще больше боюсь остаться без Тома. Или я боюсь этого одинаково, не знаю… Но выбрать наркотики – это значит расписаться в своей слабости. Это неправильно и не приведет ни к чему хорошему.

Встретившись с ним глазами, говорю:

– Я выбираю тебя, я уже сказала.

– Хорошо, – кивает Том и держит паузу. – Белинда… я знаю, сейчас ты не захочешь меня слушать, но очень прошу тебя сделать это.

Какое-то время он молчит, подбирая слова.

– Все зашло слишком далеко… все слишком серьезно. Если раньше я еще верил, что ты справишься сама, то сейчас… после уколов… – Он зажмуривается, словно ему больно. – Возможно, и правда стоит лечь в клинику, где тебе помогут профессионалы.

Я замираю от страха. Он думает, что у меня больше нет шансов справиться. Он думает, что я не смогу сделать этого сама. А если Том думает так, то, скорее всего, это правда. Но я не хочу в это верить, я не хочу знать, что безнадежна. Нет, все намного легче, чем выглядит со стороны, я это знаю, я уверена в этом, я уверена…

– Ты знаешь, я не буду заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь, – говорит он. – Но я прошу тебя подумать об этом, Белинда. Тебе будет очень сложно. Я буду рядом, но по большей части ничем не смогу тебе помочь.

Лечь в рехаб для меня – это признаться самой себе, что я слабая, что не справилась. Признаться себе и всем вокруг в том, что я отброс общества, низшая его прослойка. А еще папа узнает. А я не могу этого допустить.

– Том, я смогу сама, клянусь тебе. Я справлюсь. Мне не нужна реабилитация, правда… прошу, поверь мне, дай последний шанс!

Звучит так, будто я клею свои обещания на сопли, и они вот-вот отвалятся. Думаю, Том тоже понимает, как жалко это звучит. Он тяжело кивает, будто заранее знал мой ответ. Он даже не пытается скрыть, что не верит.

– Хорошо, – коротко говорит.

Я притягиваю к груди диванную подушку и обнимаю ее, пока Том садится на диван рядом. Я чувствую ужасную обиду. Он и правда сказал мне это, и правда поставил ультиматум. Это правильно, и я приняла правила игры, но чувство унижения обжигает легкие.

– Что смотришь? – спрашивает Том, даже не повернувшись ко мне.

– «В поисках Дори», – отвечаю в подушку и нажимаю на пульте «play».

– Я посижу с тобой?

– Конечно, сиди.

Мы почти не шевелимся, не касаемся друг друга. На экране мелькает голубая картинка с веселыми рыбами и красочным подземным миром. Мы сидим и пялимся в телевизор, никак не контактируя друг с другом.

* * *

Через день приходит отец. После трех капельниц мне уже значительно лучше, но я все равно выгляжу как кусок дерьма. Самое стремное, что Том не предупреждает меня об отцовском визите, и я как дура в последний момент шарюсь по гардеробной в поисках одежды, которая скроет мои синяки и увечья.

Надев толстовку и через боль натянув штаны, я в страхе замираю, потому что думаю о предстоящей ссоре. Выдохнув, спускаюсь на первый этаж, в это время Том как раз открывает отцу дверь.

– Привет, пап, – здороваюсь.

Он смотрит на меня, поджав губы, и громко вздыхает. Словно говорит мне: «Я в тебе разочарован, Белинда». Сглатываю, чувствуя, как сердце покалывает. Пытаюсь натянуть рукава толстовки до пальцев, чтобы отец не видел мой тремор. Они с Томом о чем-то тихо переговариваются, а я сжимаюсь в страхе. Вдруг Том ему рассказал?

Отец проходит вглубь гостиной, я неловко следую за ним. Тишина затягивается, и я не выдерживаю:

– Может, тебе чай? Кофе?

Папа сводит брови. Говорит:

– Нет, спасибо.

Я киваю. Он продолжает:

– Боже, Белинда, иногда твои поступки просто не укладываются у меня в голове!

– Пап, ну а что еще мне оставалось делать?

– Помолчи, – он поднимает руку, – может, мы неправильно сделали, когда насильно решили увезти тебя, но какого черта ты решила, что можешь просто взять и убежать?! Ты понимаешь, что никто не стал бы закрывать тебя там, если с тобой все в порядке? Ты просто треплешь всем нервы своим поведением!

Я закатываю глаза, но молчу.

– Давайте сядем, – говорит Том.

Он садится в кресло, папа в такое же напротив, а я на диван.

– Я так устал, Белинда, от тебя и тех проблем, которые ты доставляешь!

– Пап, хватит так говорить, – потупив взгляд, прошу я.