— Ну и сволочь же ты, Толя! Ну и сволочь! Ведьеще можно успеть!

— Нельзя! Осталось ровно три минуты! Даже чутьменьше.

— Толя, это же целых три минуты. Почти триминуты, — громко рыдала я и дергалась, словно в конвульсиях. — Подумай только,три минуты!!! Это же целая вечность! Толя!

— Заткнись, дура! Как только дом бабахнет,заводим мотор. Осталось уже две минуты.

— Еще можно успеть…

Я выскочила из катера и бросилась в сторонудома.

— Маня, ты чего, совсем сдурела?! — только идонеслось мне вслед…

— Сдурела! — крикнула я, не слыша собственногоголоса, и припустила быстрее.

Внезапно поднялся сильный ветер, и даже сквозьоглушительную музыку я услышала, как зашелестели кроны деревьев. Серебрянаямузыка ветра пробуждала во мне еще больший ужас, и я совершенно не понимала,куда я бегу и что делаю. Я не смотрела на часы, хотя они были на моей руке, — япросто боялась на них смотреть.

Голова перестала болеть и стала совсем ясной.За считанные секунды передо мной пронеслись мое детство и юность. Я увиделасебя маленькой девочкой в кружевном платьице, с огромными бантами на голове,которая сидела в песочнице и набирала песок в игрушечное яркое ведерко. А затемя увидела уже повзрослевшую девушку на выпускном балу, которая танцует содноклассником и флиртует со всеми подряд. А еще я увидела своих маму и папу…Они такие добрые, такие ласковые и такие заботливые. А затем я увидела совсемвзрослую женщину, которая провожает своего женатого любовника к его жене,поправляет распахнутый халат, закрывает за ним дверь, включает телевизор,садится на одинокий диван, обнимает мягкую игрушку и уже в который разпонимает, что она совсем одна и от этого одиночества ей просто некуда деться. Женщинауже очень устала от такого ворованного счастья, да и какое это счастье… Она вкоторый раз дает себе слово все изменить, все прекратить, перестать вороватьчужое и попытаться найти свое. Она тупо пялится в мерцающий экран телевизора,смотрит передачу «Моя семья» и пытается узнать, что же такое семья, потому чтоона твердо убеждена в том, что счастливых семей не бывает. Сейчас она воруетчужого мужа, а придет время, и будут воровать у нее, только уже не чужого мужа,а собственного. И она не знает, украдут его или нет, а быть может, его оставяти будут им пользоваться по чуть-чуть, воруя его по маленьким кусочкам, стараясьделать это затяжное, долгое воровство как можно более незаметным… Она выключаетпередачу «Моя семья», потому что само слово «семья» в последнее время вызываету нее очень сильное раздражение. Звонит телефон, она снимает трубку и слышитего голос. Он говорит, что благополучно доехал до дома, и желает ей спокойнойночи. А еще он говорит, что он очень сильно ее любит и что когда-нибудь они обязательнобудут вместе. Она кладет трубку, прижимает к себе все ту же мягкую игрушку иложится в одинокую кровать. Но сна нет. Она начинает думать о том, хочет ли онабыть вместе с ним, и еще раз свыкается с мыслью, что все наши желания должнысбываться вовремя, а иначе они становятся не нужны…

Эти мысли пронеслись в моей голове засчитанные секунды. Подбежав к распахнутому окну, я посмотрела на танцующихдевушек глазами, полными слез, и заорала так, что едва не сорвала голос. И всеже я перекричала громкую музыку. У меня хватило сил ее перекричать.

— Девчонки, быстро все к окну! В домевзрывчатка, быстро! Сейчас все взлетит на воздух!!!

Видимо, девушки подумали, что я хорошо принялана грудь, остановились и засмеялись. И все же мои глаза, полные ужаса, моемертвецки бледное лицо заставили их насторожиться.

— Что случилось? — немного нервно крикнулаКатерина.

— Дом напичкан взрывчаткой! Он взлетит черезнесколько секунд! В кустах, перед домом, сидят люди, у них пульт! Они сюдаприехали, чтобы убить Молотка, то есть Анатолия! Времени для объяснений простонет! Через дверь выходить нельзя, они будут стрелять! Можно выходить толькочерез окно! Быстрее, они уже нажимают на пульт!

Посмотрев на часы я увидела, что времени уменя уже нет, и залилась в истошном крике. Это подействовало на девушек, и онив панике бросились к окну, отталкивая друг друга, чтобы не остаться вобреченном доме. Самой первой рядом со мной очутилась Катерина. Мы отбежали сней от дома на несколько метров и со слезами на глазах принялись наблюдать затем, как из окна выпрыгивают другие девушки.

Я не помню, когда прогремел взрыв. Взрывнойволной меня откинуло почти к морю. В ушах страшно гудело, а из ноги, в которуюпопали какие-то непонятные осколки, текла кровь. Я подняла голову и увидела,что рядом со мной лежит Катя. Удивительно, но на теле Катерины не было даже ицарапины, правда, ее очень сильно оглушило.

— Мы живы? — с трудом прохрипела я ипопробовала подняться.

— Живы.

— А другие?

Катерина села, протерла черными от пепларуками глаза и посмотрела на других девушек.

— Анжела жива. Марина жива. Карина жива, ивсе.

— Как все?

— Двое погибли. Взрыв прогремел, когда из окнавыпрыгивала Светка. Ой, черт… Ее на куски разорвало. Даже голова отдельноваляется. У нее же двое детей маленьких дома осталось. Муж в прошлом годупогиб. Лидку тоже разорвало. Каринка живая, но, по-моему, она очень серьезноранена и у нее шок.

— Посмотри, что с Кариной, а я сейчас.

Я встала, посмотрела на свою окровавленнуюногу и похромала к причалу, где стоял катер. Окончательно протрезвевший инасмерть перепуганный Анатолий уже завел мотор и принялся махать мне рукой.

— Давай быстрее, дура! Чего ты телишься?! Чтоу тебя с ногой?

— Ранило, а могло оторвать, — произнесла яледяным голосом, глотая непрерывно бежавшие слезы, вытирать которые не былоникакого смысла.

— Сама виновата. Я ведь тебе говорил, не ходитуда. Говорил или нет?!

— Говорил.

— Быстрее садись. Они могут еще объявиться.

— Кто?

— Люди Спартака.

— Мне плевать.

— Я тебе говорю, садись быстрее и поехали!

— Куда?

— На кудыкину гору!!! Короче, ты едешь иликак?!

— Плыви сам на свою кудыкину гору, козел!