Он изумился.

– Не понимаю, зачем себя мучить? Я всегда – одну подязык, и – жизнь хороша.

Я снова поколебался, вздохнул еще тяжелее.

– За что тебя все и любим. Любую работу делаешь – иникакого нытья. А я все-таки хочу заниматься чем-то интересным. Но с твоимитаблетками так и не выберусь из сырой тины, если перестанет быть для меняскучной… Не врубаешься? Если скучная работа будет казаться интересной, то я ееи буду делать, верно? Нет уж, пусть будет и скука, и даже, как ты говоришь,блевать захочется…

– Это не я сказал, – возразил Кондрашов сдостоинством. – Это создатель этой формулы, академик Кисельцев. Я и словтаких гадких не знаю.

– Ладно, проехали. От хреновой работы я должен получатьотвращение, от хорошей – кайф. Иначе как буду выбирать интересные занятия?Не врубился?.. Ну, если профессор будет получать одинаковое удовольствие отизобретения вакцины от рака и от рытья канав, то на кой ему наука вообще?

Кондрашов остался в задумчивости с пузырьком в руке, тотпотемнел, стал похожим на засохшие экскременты. Пескарькин хохотнул и сказалему, судя по выражению лица, что-то ехидное по узкому лучу связи. Кондрашовнахмурился, вид таков, что сейчас запустит пузырем в окно, однако заботливоспрятал в карман. Хорошо бы, мелькнула у меня мысль, чтобы скормил эти таблеткисвоим домашним, а то часто приходит на работу, изнуренный семейными ссорами.

С другой стороны, мне самому выгоднее иметь исполнительныхработников, что не ропщут, а тянут воз даже с удовольствием.

Сотрудники, входя ко мне в кабинет, всякий раз цепляютсявзглядами за красочный плакат на полстены. Огромная башня, объемом так этотысячи на две комнат, красиво и гордо возвышается на полуразвалившейся горепрямо над глубоким ущельем. На другой стороне ущелья точно в таком же месте ина такой высоте мрачно смотрит на мир внизу узкими окнами-бойницамисредневековая крепость.

Первая башня – это и есть Центр Высокой Технологии,созданный еще под эгидой Пентагона, опекаемый NASA, пользующийся поддержкойфинансовых кругов Уолл-стрита. У нас нет и никогда не будет ни таких высокихпокровителей, ни таких денежных мешков за спиной. Не потому, что мы враждебныПентагону или являемся центром мирового терроризма, просто в свое время былорешено не распылять средства, а объединить усилия в одном месте. Одно дело,когда мир разделен на страны и все втихую ведут бешеную гонку, другое –когда мир един или почти един.

Глядя на плакат, я заподозрил в Конрое Мунро, генеральномдиректоре Центра, зарождение чувства юмора, мог бы выбрать и другое место, атак слишком наглядно и символично это то ли единение старого и нового, то липротивопоставление отжившей дикости и сверкающего нового мира. Вспомнив Колю сего восторгами по поводу Средневековья, я мрачно подумал, что до какой дуридоходят некоторые, только бы сказать громче, что ничто не нравится в здешнейжизни. Мне тоже не все нравится, но хотел бы я посмотреть, как Коля переберетсяв эту башню, где нет даже канализации и дерьмо надо выливать из окон!

Кондрашов задержался, рассматривая плакат, перевел взгляд наменя.

– Шеф, это напоминание?

– Верно мыслите, юноша.

– А что это символизирует?

– Что это всего лишь соперник, – ответил я. – Чтоего победа еще не предопределена.

Он снова посмотрел на плакат и на этот раз смотрел долго,пристально, словно выбирал место, куда шарахнуть крылатой ракетой. Наконецсказал гробовым голосом:

– А кто сказал или даже подумал, что наша лабораториясдалась без боя?

– Компания, – напомнил я.

– Тем более, – прорычал он.

Ехал мимо дома, где обитает Коля, вспомнил звонок Светланы,что у него что-то совсем плохо с давлением, совсем себя не бережет, взглянул начасы, время есть, свернул к его подъезду. Вообще-то население практическиперестало ходить друг к другу в гости, да и зачем, когда можно врубитьголографник, и вот уже хоть ты в гостях, хоть сам принимаешь гостей, хоть всевместе выбрались компанией позагорать и накупаться на каком-нибудьтихоокеанском островке, не покидая своих кухонь.

Увы, некоторые свято берегут традиции, в том числе иреальные встречи. А в Англии недавно показывали общество вертельщиков, которыебыли созданы в 1002 году в знак протеста против изобретения сковородок, мол,настоящие мужчины едят мясо только с вертела, так что и такое общество существует,не прерываясь, вот уже больше тысячи лет, так что говорить о традицияхрукопожатия, глядя друг другу в глаза, похлопывания по плечу, обнимания и всеготого, что было так необходимо в древние века и раннее Средневековье.

Коля лежал на диване, как Обломов, даже халат на немобломовский: длинный, неудобный, пушистый, с широким мягким поясом. Лицообрюзгло, живот колышется, как огромная глыба студня, глаза с полопавшимисякровеносными сосудиками хмуро взглянули в мою сторону из-под тяжелых набрякшийвек.

– Чё там… А, это ты, Володька! Вот уж не ожидал, что такоеважное лицо нас посетит…

– Не груби, – сказал я. – Ты чего лежишь?

– Дык, это крайняя позиция, – объяснил он. –Помнишь, лучше идти, чем бежать, лучше стоять, чем идти…

Я осматривался по сторонам, стараясь отличить, что в этойбезумно просторной квартире, совсем не по Колиным средствам, реальное, а чтовиртуальное и где стена. Да и мебель что-то чересчур антикварная, что-то Колюпотянуло на старину, но ему даже эти вот шлепанцы Людовика не по карману, а туттакая мебель, весь Версальский дворец перетащил…

– А ты не всматривайся, – посоветовал он сдивана, – расслабься и наслаждайся. Попробуй принять мир таким, какой онесть.

Обнаженная девушка, игриво покачивая безукоризненнымибедрами, принесла поднос с соками, поставила по бокалу перед нами, показалачувственный рот в игривой улыбке и, так же покачивая бедрами, удалилась…

Я протянул руку к бокалу, ожидая, что пальцы пройдут сквозьголографическое изображение, но ощутил холодное прикосновение стекла. Сококазался кстати, пересохшее горло приняло с благодарностью. Коля наблюдал схитрой усмешкой.

– Ну как?

– Здорово, – признался я. – Честно говоря, сперварешил, что это голография.

Он прищурился.

– Почему?

– Больно безукоризненная, – объяснил я. – Такой ровнойи гладкой кожи просто не бывает. И личико кукольное. Правда, сейчас стволовыеклетки и прочая хрень творят чудеса. Женщины как с ума сошли, стараясь сделатьсебя под мультипликационные образы. Или под персонажи байм.

Он печально вздохнул.

– Ты прав, прав. Только вот…