– Где ты ее взяла?

– Келлан как-то оставил ее на крыше.

Он не просил меня объяснить.

Он знал о крыше. Прочитав «Милый Яд», он знал обо всем.

И, если Тейт прочтет ее, он тоже будет знать.

Эта горькая мысль овладела мной. Она выискивала любую возможность напомнить мне, что мы обречены на гибель.

– Эту куртку ему купила его мама, – Терри пролистал несколько заметок, положив одну между нами на кофейный столик. Он ткнул указательным пальцем посреди страницы. – Это случилось примерно в это же время.

Я уставилась на бумагу. Она была вся исчеркана. Отмечена его фирменным тонким почерком, который всегда начинался аккуратно и заканчивался неразборчивыми каракулями. Под кончиками его пальцев находился комментарий, который Терри написал о пресс-туре «Несовершенства» перед релизом.

Перечитать третью главу. Все развалилось, когда я вернулся из тура. Келлан часто срывался. Собрать воедино то, что произошло. Кто-то ему что-то сказал? Это моя вина?

Остальное была написано слишком неразборчиво, и я не поняла. Терри мог сделать это непреднамеренно либо намеренно. Однажды я обратила внимание на заметки, которые он не хотел, чтобы я читала. С тех пор он всегда держал их поближе к своему телу.

– Правда? – Я потянула за цепочку, на этот раз с двумя подвесками в одном и том же украшенном бисером держателе. Настоящий мультяшный талисман-вагина и средний палец. Ода Тейту, как я поняла. И не самый благоприятный. – Я всегда думала, что она старая, – добавила я, вращая средним пальцем, так что это заводило меня, а не влагалище.

– Кристи делала покупки в дизайнерских благотворительных магазинах. Она довольно быстро спустила свои деньги, – он постучал по носу, показывая, что имел это в виду буквально. – С тех пор, как она ушла из модельного бизнеса после рождения Кела, а я… Ну, на тот момент «Несовершенства» еще не выпустили, а мои авансы превысили диапазон в пять тысяч.

Кристи Боумен, также известная как величайшая икона моды в современной истории, бывшая модель в купальниках и мама Келлана, заботилась о нем на протяжении всего его детства. Пока у нее не случилась передозировка. В самом леденящем душу отрывке «Милого Яда» Келлан описывает, как обнаружил свою мать мертвой и покрытой кровью. Потом несколько дней он провел в одиночестве.

Его отца не могли найти.

Его мать мертва.

Его брат – тот, на кого он отказывался опереться.

– Я понятия не имела. Я бы вернула ее, если бы знала.

– Он знал, что она у тебя.

– Почему ты так думаешь?

– На тебе была куртка в тот день?

Я попыталась вспомнить.

– Не уверена.

– Он специально оставил куртку. Хотел, чтобы она была у тебя, – уверенно заявил Терри, и, хотя это было только предположением, у меня в голове все помутилось, а потом сердце резко толкнулось в груди. Терри сложил бумаги стопкой. – Как думаешь, мы успеем закончить вовремя?

Мы хотели выпустить книгу в День святого Валентина – наверное, в следующий, который знаменовал пятую годовщину смерти Келлана. Очень трудный поворот, но я включила его в контракт, и Хелен согласилась, учитывая контекст.

Я пришла сюда, чтобы сказать Терри, что официально продала права на «Милый Яд» Хелен и компании из «Большой пятерки», в которой она работала. Но сдержалась. Казалось, давление на его плечи возрастало каждый раз, когда мы разговаривали. Я не хотела, чтобы он свалился от такого груза. По крайней мере, до тех пор, пока мы не закончим правки.

Вместо этого я сунула ему пачку.

– Знаю, что успеем. Осталось две главы. Он не написал эпилога. Говорил, что не верит в них.

– Он полная противоположность мне…

– У «Несовершенства» нет эпилога, – отметила я. – Может, вы похожи сильнее, чем ты думаешь.

– Или, может, именно поэтому книга и нравилась людям.

В отличие от других книг.

Терри не сказал этого, но я увидела подтекст в его глазах. Это зрелище вызвало отдаленное воспоминание о его прошлом каталоге, полном историй, которые читатели ненавидели. Несмотря на всю пессимистичность Терри, его натуру «горе-мне», «гибель всем нам», другие его книги заканчивались четкими выводами. Но «Несовершенства» не получили завершения, обернутого красным атласным бантом. Людям нравилось, что все оставалось беспорядочным. Эта жизнь оставалась беспорядочной.

Мы ушли с головой в работу над последними главами. Когда мы работали, Терри преображался. Он оживился. Становился менее подавленным. И трезвым. Очень трезвым. Я не видела его пьяным с того дня, как попросила помочь мне с «Милым Ядом». Даже после того, как он сломался, впервые прочитав рукопись. Было неприятно видеть, как такой воинственный человек сдается. Как будто впервые видишь, как плачет твой отец.

Когда к ночи мы закончили, нас потянуло в комнату Келлана, чтобы запечатлеть обстановку предпоследней главы. От того, что я сидела, склонившись над страницами, по всему телу разлилась боль. Я боролась с голодом, принимая главы, которые мне протянул Терри.

Он смотрел, как я сунула их в свою сумку и закрыла клапан.

– Думаешь, это нормально?

Я пришла к выводу, что неуверенность в себе у Терренса Маркетти была не такой редкостью, как я думала. Он прикрывал ее язвительностью и зависимостями, но чем больше я вглядывалась, тем отчетливее видела потерянного и ищущего направление человека.

К несчастью для него, я – единственная, кто готов ему помочь. И что ж, я тоже не совсем собралась с мыслями. Уж точно не могла помочь человеку на четыре десятка лет старше меня.

– Я продала рукопись.

На мгновение воцарилась тишина. Недоверие? Гнев? Шок? Все вышеперечисленное?

Затем Терри вскинул кулак и закричал так, словно его любимая команда только что забила гол.

– В Большую пятерку?

Я прикусила губу, пряча улыбку.

– Да.

– Мой мальчик, – он покачал головой. – Мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик. Опубликованный автор. Вау, – он сделал паузу. – Его имя будет на книге?

– Конечно.

– Красивым шрифтом и крупно?

– Больше, чем название. Я включила этот пункт в контракт.

– В нескольких странах?

– Покупают права на издание, пока мы говорим.

– Мой мальчик, – снова прошептал он, и я поняла не в первый раз, что, становясь страстным и мягким, Терри превращался в мужчину, на которого стоило равняться.

– Теперь понимаю, почему он восхищался тобой.

Терри замер.

– Он мной не восхищался. По крайней мере, не в конце.

– Он не переставал. Я была там. На крыше. И, хотя никогда не понимала, почему он боготворил тебя, помимо того, что ты был его отцом, думаю, теперь я понимаю. Да, ты груб по всем статьям… но еще талантлив, одержим своим ремеслом и по странности мягкий, как недожаренное тесто для печенья.

Его щеки покраснели, но Терри кашлянул, изображая хладнокровие.

– Вредным для твоего здоровья?

– И это все, что тебя зацепило?

– Я проигнорировал остальное, потому что продолжаю надеяться, что ты не настолько заблуждаешься, как кажется.

– Или, может, ты не такой монстр, каким себя считаешь. Может, ты и не такой мошенник, каким себя считаешь. Ты боишься принять это?

– Не говори мне, что ты такая же наивная, как мой мальчик.

– Это правда.

– Я поступил с ним подло, и мы оба это знаем.

– Ты боролся со своими собственными демонами.

– Это оправдание. Я вырастил его в ужасной атмосфере. Тот факт, что он продержался почти восемнадцать лет, – это чертово чудо.

– И все равно он любил тебя.

Это было написано в книге. Доказательство того, что Келлан не питал неприязни ни к кому из своей семьи. Ни к Кристи. Ни к Терри. Ни к Тейту.

– Он рос, видя, как мы с Кристи принимаем таблетки больше, чем весь актерский состав в «Волке с Уолл-стрит». До выхода «Несовершенств», когда ему нужна была новая одежда, занятия спортом, стабильное гребаное детство, я не мог себе этого позволить, потому что потратил все модельное состояние Кристи и свои дерьмовые авансы на минет и выпивку. Он когда-нибудь говорил тебе это? О, постой. Ему и не нужно было этого делать. Это все написано в его книге.

– Как и его любовь к тебе, – настаивала я.

– У Келлана были мечты, и цели, и желания. То, ради чего стоит жить. Парень везде заводил друзей, писал истории, от которых редакторы пускали бы слюни, бежал домой к Кристи и мне, предвкушая следующий день. Все его учителя говорили, что из него выйдет отличный человек. Чертовски хороший парень во всем. Раньше у него было самое светлое будущее, которое я видел, а я его уничтожил.