чувство как счастье, потому что я провел последние четыре года или около того, лишенный этого ощущения.

– Чарли.

Она протянула руку. Ее костяшки пальцев прошлись по моей щеке.

– Давайте отвезем вас домой, доктор Маркетти.

– Он доктор? – вмешался бармен. – Не хотелось, чтобы он был моим врачом.

– У тебя не та репродуктивная система, – пробормотал я, поворачиваясь обратно к Чарли. – Ты не спросишь, почему я здесь?

– У меня такое чувство, что я уже знаю.

Конечно, она знала. Чарли единственная, кто понимал меня.

Чарли проскользнула под моим плечом и перекинула мою руку через свою спину, помогая подняться. Я старался сбросить с нее как можно больше веса, но ничего не вышло. Мы с трудом преодолели шесть метров до двери. Ледяной ветер хлестнул меня по щекам. Я, пошатываясь, налетел на Чарли, и мы ударились о ребристую стену. Я поставил руки по обе стороны от ее головы, едва держась на ногах. Мое тело прижималось к ее.

Какой-то придурок присвистнул:

– Покажи нам шоу, детка!

Я поднял средний палец и помахал им в его направлении, все еще не сводя с нее взгляда.

Другой мудак крикнул в ответ:

– С другой стороны, придурок!

Остальные их друзья разразились смехом, отходя от нас. Чарли затаила дыхание, запрокинув голову и изо всех сил стараясь не проиграть состязание в гляделках.

Она облизнула губы.

– Мне трудно дышать.

Я удерживал свою позицию еще секунду, а потом отступил. Все пошло не так, как я намеревался. Я покачнулся. Возможно, начал падать. Ладно, определенно падаю. Чарли протянула руку, прежде чем я упал на тротуар, пытаясь устоять. Если Терри чувствовал себя так в девяноста процентах случаев, то никогда не пойму, зачем он так надирался.

– Давай, Тейт, – она оттолкнула мой лоб, поддерживая меня так сильно, как только могла.

– Моя машина, – я замер и заставил ее остановиться вместе со мной. – А как насчет моей машины?

Она похлопала по карманам, остановившись, когда ее рука наткнулась на квадратный комочек.

– У меня в бумажнике есть водительские права.

– У какого жителя Нью-Йорка, не имеющего машины, есть права?

– Долгая история, – туман перед глазами развеялся настолько, что я смог уловить, как ее брови сошлись на переносице. – Это действительно так сейчас важно?

– Да, – я сделал передышку на пешеходном переходе, обхватив руками светофор, чтобы ей не приходилось выдерживать мой вес. – Все, что касается тебя, важно.

Чарли на мгновение отвернулась, похлопав себя по щекам тыльной стороной ладоней, и вздохнула.

– Я думала, что они мне понадобятся для колледжа. Принстон – мечта, а Йель – школа безопасности. Я закончила дешевый колледж в Кентукки.

– Целых три предложения, – указал я. – А ты сказала «долгая история». Я ожидал небольшой речи.

– Когда люди говорят «долгая история», это означает, что они не хотят об этом говорить.

– В этом нет никакого смысла. Просто скажи то, что хочешь сказать. С другой стороны, Йель, как безопасное место и Принстон, как досягаемость, не имеют смысла. Йель – лучшая школа.

– Мы действительно сейчас это обсуждаем?

– Да.

– Хорошо, – она нажала на кнопку перехода, хотя с вероятностью в восемьдесят процентов та не работала. Вероятно, и со мной она действовала аналогично. – Уровень приема в Принстон ниже. Не то чтобы я должна была вести этот разговор с человеком, который предал себя на старших курсах ради конкурирующей школы.

– Я думаю, что предательство дается мне легко.

Мы оба знали, что я имел в виду.

Чарли оторвала меня от столба.

– Где ты припарковал свою машину?

– Не знаю.

Она потащила меня вдоль квартала, вытягивая шею в поисках моего «Лексуса».

– Я ее не вижу.

– Я тоже.

– Где твои ключи? – спросил я.

Потом я вспомнил.

– Я доехал на такси.

– Тейт!

– Эй, ты здесь. Это означает, что сегодня вечером дела шли не очень хорошо.

Она опустилась на ближайшую ступеньку, тяжело дыша, и подняла руку.

– Дай мне секунду.

Я сел рядом с ней.

– Кто этот другой человек? – наконец спросила она.

– Хм?

– На твоем телефоне. Люк, бармен, сказал, что их двое.

– Уолтер Бернард.

– У тебя нет номера Терри?

– Зачем мне знать номер моего донора спермы?

– Ух, – Чарли застонала, положив голову мне на плечо. – Он твой отец, и он стареет. Он не будет рядом вечно. Если Терри извинится и попытается загладить свою вину, надеюсь, ты примешь его предложение.

– Едва ли, – невнятно пробормотал я.

– Почему?

Слова, которые я подслушал на прошлой неделе, крутились у меня в голове.

Самое меньшее, что я могу сделать, это остаться в живых, чтобы ему было кого ненавидеть. Чтобы напоминать ему, что на самом деле виноват в смерти Келлана не он. А я.

Я усмехнулся. Терренс Маркетти: мученик. Черт возьми.

– Я никогда его не прощу, – я покачал головой и остановился, как только у меня закружилась голова. – Нет смысла разговаривать с ним, не говоря уже о том, чтобы давать ему еще один шанс.

– В тебе так много ненависти.

– Это единственное, на что может вдохновить Терри, – я приподнял бровь, глядя на нее. – Ты эксперт по словам. Делает ли это его вдохновляющим?

– Это говорит о тебе больше, чем о нем, – ее рука обхватила мой кулак, положив его себе на колени. Чарли разжала мои пальцы один за другим и прижала мою ладонь к сердцу. – Ненависть исходит отсюда. Когда кого-то ненавидишь, частичка этого человека поселяется в твоем сердце. Если не отпустишь ненависть, будешь жить с этим человеком внутри себя вечно.

– Хочешь сказать, что внутри меня есть частичка Терренса Маркетти?

– Да.

– Это называется ДНК, Чарли, и, к сожалению, она примерно наполовину моя. Я не эксперт по репродукции, но слышал, что это входит в стоимость донорской территории спермы.

– Ха. Ха. Забавно, – она отпустила мою руку, чтобы обвести ею меня сверху донизу, как будто нашла что-то волнующее. – Это нерационально, Тейт. Ты тонешь. Позволь мне быть твоим спасательным плотом.

– Меня не нужно спасать.

– Думаю, нужно. Ты ходячий и говорящий крик о помощи. Ты ненавидишь выпивку и таблетки, но я никогда еще не видела такого пьяного человека. Ты питаешь столько ненависти к единственной оставшейся у тебя семье.

– И я часто представляю, как трахаю любовь всей жизни моего брата. Очень часто. Иногда держа член, как гребаный извращенец.

У нее перехватило дыхание. Я ожидал, что Чарли вздрогнет, но она этого не сделала.

Вместо этого положила мою руку себе на колено и поиграла с моей ладонью, проводя по линиям от одной стороны к другой. Кончиками пальцев Чарли провела по шраму вдоль изгиба между моим большим и указательным пальцами. Я получил его из-за ошибки с хирургическим ножом в медицинской школе. По длине он соответствовал тому, что был у нее на запястье, но мой был значительно тоньше. Я смотрел, как она идеально выровняла наши шрамы и прижала их друг к другу.

– Шрамы должны заживать. Ты не должен ковырять струп.

– Не знаю, где вы получили медицинскую степень, мисс Ричардс, но настоятельно рекомендую вам запросить возврат денег, – я отдернул руку и положил ее на ступеньки, чувствуя странную пустоту из-за отсутствия контакта. – Как человек, который действительно проводил операцию, могу вам сказать… Шрамы остаются навсегда. Большинство травм проходят, но они не исчезают. Если они исчезают, это не шрамы.

Еще один признак, который ты пропустил. Длинные рукава, которые Кел носил, чтобы скрыть свои шрамы.

Позвольте мне повторить это – моему младшему брату потребовалась смерть, чтобы я понял, что он резал себя годами.

Черт, черт, черт.

Чарли встала, отряхиваясь. Она протянула мне руку.

– Я не смогла спасти твоего брата, но спасу тебя, Тейт. Даже если мне придется потерять себя в процессе.

Без сомнения, ты бы никогда не произнесла это вслух, если бы думала, что назавтра я буду помнить их.

Я принял ее руку, но только потому, что не доверял себе и мог споткнуться о нас обоих. На моих руках уже была одна смерть – две, если считать мою душу, – и, если добавлю еще одну, это уже будет походить на алчность.

– Можете попробовать, мисс Ричардс.

– Мне больше нравится, когда ты называешь меня Чарли, – она начала идти, украдкой поглядывая на меня. – Я знаю, что ты навестил Лию ради меня. Спасибо.

– Я сделал это не ради тебя.

– Конечно, нет.

Мне понравилось,