на колени, поставив ноги по обе стороны от моей груди, и его эрекция оказалась прямо у меня перед лицом.

Я облизнула губы, задев языком кончик его члена.

– Черт, – прошипел он, упираясь руками в диван за моей спиной, чтобы удержать свой вес.

От этого движения гладкая головка его члена прижалась к моим губам. Я приоткрыла их и взяла в рот, сколько могла. Мне удалось вобрать половину. Пальцами я обхватила основание, направив его к своим губам.

Тейт ворвался в мой рот, давая именно то, о чем я просила. Его пальцы запутались в моих волосах, толкая мою голову вперед, пока он не коснулся задней стенки глотки.

– Хорошая девочка.

Моя киска сжалась от его слов, бедра приподнялись. Я хотела, чтобы он наполнил меня. Поглотил меня. Лишил возможности ходить на несколько дней. Мой язык скользил по нижней стороне его члена с каждым толчком.

Тейт входил в мой рот, и его движения были отрывистыми и беспорядочными. Я была жадна до него, брала все, что он мне давал, взглядом умоляла о большем. Нас прервал стук.

В кабинете раздался голос Сильвии:

– Доктор Маркетти? Ваша пациентка на три уже здесь.

– Сейчас закончу, – проворчал он в ответ, вырвавшись из меня.

Ну что ж, это несомненно так.

– Подожди, – я потянулась к его бедру. – Хочу узнать, каково это на вкус, – я облизнула губы. – Я никогда…

Он застонал, поглаживая себя по всей длине от основания до кончика. Я широко открыла рот. Он водил рукой по члену, прижимая головку к моему языку. Вскоре мне на губы, язык, зубы пролилась густая белая сперма.

Тейт положил ладонь мне на затылок, направляя вперед. Я обхватила губами головку, чтобы принять остальное. Он заполнил мой рот, насыщенный на вкус и теплый. Я сглотнула, не в силах им насытиться.

Когда Тейт отстранился, я не могла перестать пялиться на него. Он скользнул взглядом по моему телу, пока наши лица не оказались на одном уровне. Он был моим в том смысле, что вызывало у меня первобытные чувства. Скрученный скорбью, похотью и всеми разновидностями потребности, которые только существовали. Он был моим, а я была его, и никакое чувство вины этого не изменит.

– Я люблю тебя, – прошептала я ему в губы. Я никогда не говорила ничего более искреннего.

Он отшатнулся, как будто я дала ему пощечину. Мне стало больно от внезапной потери. Тейт снова от меня закрылся. Отгородился стеной из отвращения и вины. Как будто я вылила на него стакан холодной воды.

– Ты не знаешь меня, Чарли. Если бы знала, то не смогла бы любить.

Он верил в каждое слово. Меня охватило чувство безнадеги. Я как будто смотрела самый грустный фильм, зная, что не смогу изменить сюжет.

– Как бы тебе этого ни хотелось, ты не можешь диктовать моим чувствам. Я люблю тебя, Тейт Маркетти. Все очень просто.

Тейт считал, что недостоин любви. Я видела это по его прерывистым выдохам. И это разрывало меня в клочья.

Но я думала о Лии. Последние пару недель мы восстанавливали наши сестринские отношения. Переходили вброд по мелководью. Убеждали друг друга, что заслуживаем всего хорошего. Некоторым людям нужно снова и снова слышать эти слова, пока они в них не поверят.

Тейт отодвинулся от меня и встал, но я оказалась перед его лицом, заставляя посмотреть на меня. Я не собиралась сдаваться и хотела, чтобы он это знал.

Думаю, ты тоже любишь меня. Думаю, ты любишь меня, и это тебя пугает. Но это нормально. Если ты убежишь, я тоже убегу. С тобой.

Я прижала ладонь к его сердцу.

– Ты не обязан говорить это в ответ. Я терпелива.

– Ты не можешь преследовать меня вечно.

Я улыбнулась.

– Могу.

– Тебе надоест.

– Вот что я тебе скажу, – сказала я, уже зная, что нарушу это обещание, если он решит упрямиться. – Один год. Я буду преследовать тебя в течение года, и за этот год ты ответишь мне тем же.

– Нет.

– Я люблю тебя, Тейт. И буду повторять это снова и снова, пока ты не перестанешь чувствовать себя виноватым, слыша эти слова.

Это обещание, которое мне не следовало давать. То, которое бросало вызов самому трудному уроку, усвоенному в жизни: любовь стоит дорого. Ее валюта – горе.

И иногда она обходится дороже, чем ты можешь себе позволить.

Глава семьдесят третья

= Шарлотта =

Я совершила ошибку, упомянув о плагиате Терри. Мы сидели за кухонным островком Тейта, зависнув над экраном моего ноутбука. Пялились на обложку «Милого Яда». На цепи, охватывающие дневник и соединенные в замке.

Я наклонила голову.

– Подходит ему, правда?

– Он бы сказал, что не обложка делает книгу, – заметил Терри и был прав.

Келлан обладал тем, что сам называл литературной этикой, что формально относилось к моральным принципам, присущим литературе. Но я предпочла его версию. Где признательность за слова царила безраздельно над прочей ерундой – обложками, шумихой в социальных сетях и пресс-пирушками.

Терри увеличил изображение, пока имя его сына не заполнило весь семнадцатидюймовый экран.

– Но втайне он сохранил бы копию просто для того, чтобы посмотреть на нее. И да, обложка ему действительно подходит.

– Я имела в виду, ему подходит быть автором.

Он открыл документ с рукописью.

– Мы должны вернуться к «Милому Яду», – все должно было случиться завтра. Окончательная версия.

– Ты понял, о чем строчка в восемнадцатой главе?

Человеческая способность прощать во имя любви плодит слабаков. Если, конечно, человек, который прощает, – это тот, кого вы любите, а человек, которого прощают, – это вы. Тогда это называется личностным ростом, а этот смрад лицемерия? Заткни свой нос, дорогая. Оно никуда не денется.

Этот абзац выделялся, как нарыв на пальце. Отрывок, впервые адресованный читателю, как будто Келлану нужно было закрепить сообщение. Только в контексте главы это не имело никакого смысла. Терри настоял, чтобы абзац остался, что привело к небольшим дебатам с Хелен. Я приняла сторону Терри, но только потому, что это была и сторона Келлана. Меня побуждала к этому интуиция. И изрядная доза логики. Как бережливый писатель, Келлан не стал бы добавлять эту строчку просто так. Нельзя сбрасывать это со счетов только потому, что он не мог изложить свои доводы.

– Нет. Она остается.

– Знаю, – я прокрутила до нужного отрывка. Красной полосой был выделен весь абзац с пометками. – Хелен понадобится ответ, который она сможет переварить, чтобы оправдать нарушение последовательности повествования.

– Как насчет «Я отец Келлана и не хочу, чтобы его текст сокращали?»

– Она не такая сентиментальная, как мы.

– А ты сентиментальная?

– К сожалению.

Терри фыркнул.

Я перечитала этот отрывок.

– Нам все же нужна причина, которую мы можем предложить Хелен.

И вот тут-то все и пошло прахом. Я нарушила свое правило «не упоминай о плагиате». Которое существовало ради всех, включая мое собственное правдоподобное отрицание того, что я агент Келлана.

– Вы звучите как заезженная пластинка, мисс Ричардс.

– Вы можете придумать что-то получше, чем шаблонные аналогии, мистер Маркетти.

Он пролистнул страницу, не удостоив меня взглядом.

– По-видимому, нет, если верить Дэвиду Арно из «Литературной чумы».

– Первое – как хорошо известно, это единственный отрицательный отзыв критика о «Несовершенствах». Второе – есть причина, по которой издание называется «Литературной чумой»; они там, как известно, неспособны к человеческим эмоциям. Рейган заносит их в черный список по предварительным рецензиям для половины своих авторов. И третье – формально ты даже и не писал… – я не видела, но знала, что мои щеки приобрели оттенок румянца, который вызвал бы зависть у Клиффорда.

– Я даже не писал ее, – наконец, он одарил меня всем своим вниманием. – Это ты хотела сказать?

В отличие от меня, Тейт не приобрел оттенок красного, более подходящий для знака «стоп». Но впервые я заметила кое-что, скрывающееся под его внешностью. Не сожаление. Оно всегда там было. Может… Я отпрянула, немного шокированная своим осознанием. Терри казался менее раскаивающимся.

Это было таким препятствием на пути прогресса, которого, как я думала, мы достигли. В последующие часы мне было трудно с ним говорить, и я решила навсегда оставить эту тему. Мы работали на разных концах кухонного островка, зависнув над двумя разными половинками рукописи – его печатной, моей электронной. Я не ожидала, что Терри добьется отрицательного