Он сглотнул, отвел взгляд и пробормотал:

– Я не мошенник.

– Громче.

– Я не мошенник, – Терри метнул взгляд на дверь, как будто хотел быть где угодно, только не здесь. – Это же не фильм для детей.

– Ты прав. Это реальная жизнь, и ты взрослый. Пришло время так себя и вести, – я скрестила руки на груди. – Еще раз.

– Я не мошенник, – невозмутимо произнес он с таким сарказмом, что я могла бы намазать его на нарезанный хлеб, как арахисовое масло. Очень хрустящее.

– Ты прав. Ты не мошенник, – я помахала конвертом с рукописью. – Ты закончил «Милый Яд». Ты не мошенник. Скажи еще раз.

Он повторял это снова и снова, и я знала, почему он потворствовал мне. Терренсу Маркетти надоело себя ненавидеть. Он устал от жизни с грузом на плечах, который лишал его возможности двигаться.

Он отчаянно хотел верить, что не мошенник, чтобы начать вести себя так, как будто он им не был.

– Еще раз, – настаивала я. Но в этом не было необходимости. Теперь он говорил это сам. Без моей просьбы. Сильнее. Громче. Быстрее.

Терри покачнулся на пятках. Нервозность его покидала. Его плечи расправились, подбородок вздернулся. Вечно хмурый взгляд тоже исчез. Терри посмотрел мне прямо в глаза. И наконец – наконец-то – повторил:

– Я не мошенник.

На этот раз он говорил всерьез. Я была в этом уверена. И ему потребовалось чертовски много усилий, чтобы это признать. Годы. Целых десять лет.

Может, больше.

Я улыбнулась ему. Терри ответил мне тем же. Казалось, что под мигающей лампочкой в запущенной прихожей Тейта Маркетти, душной от невыносимой летней жары, произошло нечто монументальное.

Важный этап, которого, как мне казалось, мы никогда не достигнем.

Может – только может, – я чувствовала, что Келлан здесь, с нами.

И может – только может, – он тоже улыбался.

Глава семьдесят четвертая

= Шарлотта =

Недавно Уран стал ассоциироваться… ну, со мной.

Я сидела на планете в центре игровой площадки Галилео. Тейт выбрал Марс. Я покраснела, вспомнив его астрологическое значение. Секс. Желание. Страсть.

Или война.

Я откинула эту щекотливую мысль, пока мозг не испортил мне настроение. По какому-то негласному соглашению эта площадка стала нашим местом.

Я не могла переступить порог своей квартиры, не наткнувшись на Джону, который лежал на Лии, имитируя легкое порно, включающего вязальные спицы.

Терри не уловил намек, почему доступ в дом Тейта ему заказан, если мы хотели уединения.

А мы всегда его хотели.

Поэтому мы встречаемся здесь шестой вечер подряд. Как два тупицы-подростка, которые украдкой целуются и собирают окурки. Само наше взаимодействие – это бунт против мира.

– Как там книга?

Его вопрос застал меня врасплох. Тейт никогда не поднимал тему «Милого Яда». Мы довольно редко упоминали Келлана и рукопись, которую Тейт отказался читать.

Ту, в которой я фигурировала как любовный интерес его брата.

Не то чтобы он знал.

А когда узнает, как, по-твоему, отреагирует?

Не очень хорошо. И потому каждая совместная секунда становилась даром.

Я как можно дольше смотрела на Тейта под покровом темноты. Уличный фонарь все так же включался и выключался, поэтому глаза не привыкли к темноте. Фонарь горел достаточно долго, освещая силуэт Тейта. Он скрестил руки на груди, как будто ему нужно было подготовиться к ответу.

Я решила ответить непринужденным тоном:

– Книга хороша, – немного подождала, размышляя, стоит ли смотреть этому дареному коню в зубы, и прогнала эту мысль прочь. – Ты должен ее прочитать.

И бай-бай, лошадка поехала.

Я знала: если Тейт прочтет «Милый Яд», между нами все может кончиться. А Тейт был моим любимым источником счастья. Что, как я поняла, может стать новым видом саморазрушения. Похоже, от старых привычек трудно избавиться.

– Я не читаю, – Тейт спрыгнул с Марса и переместился на Сатурн.

Структура. Ограничение. Обязательство.

Нет, я, конечно, не думала, что, выбирая планеты, Тейт хочет мне о чем-то намекнуть, но все же… Я хотела снести бульдозером его стены и отправить на Плутон – трансформация, возрождение, эволюция.

Я оперлась руками на глобус и откинулась назад.

– Твои пациенты будут в ужасе, если узнают, что ты закончил медицинскую школу, не раскрыв ни одной книги.

– Учебники и медицинские журналы не сойдут за чтение.

– Представь, что это учебник. Учебник по душе Келлана.

Тейт наклонился вперед, посмотрев мне в глаза.

– Это автобиография?

– В каком-то смысле… – пожала я плечами. Или попыталась это сделать, держа руки вытянутыми за спиной. – Кое-что из написанного – выдумка.

– Например?..

Мой счастливый финал с Келланом. В котором он жив и остался со мной. В котором нет места тебе.

– Счастливый конец.

Я прикусила губу, закрыв глаза. Ветерок овевал мои щеки. Мы с Тейтом выбирали для встречи самое холодное и темное время суток. Все наши поступки отдавали не таким уж тонким привкусом мазохизма.

– Келлан не из тех, кто пишет счастливые концовки.

– По его меркам это счастье.

– Так звучит точнее, – вырвалось у Тейта.

Я распахнула глаза и уставилась на Тейта. Он смотрел в небо, приоткрыв рот. Нижняя губа выдалась вперед, как будто его одолевали мысли, отчаянно готовые вырваться наружу. За несколько минут из спокойного человека Тейт снова стал терзаемым. Думаю, поэтому скорбь и называют неумолимой сукой. Она может ударить в любой момент.

Я скинула куртку с плеч и позволила ей упасть на землю, наслаждаясь прохладой. Или, может, я хотела подтолкнуть Тейта подойти и согреть меня. Не знаю, чего я хотела. Просто знала, что, какое тепло ни получу, мне нужно было знать, что оно не искусственное. И не временное.

– О чем сейчас думаешь? – спросила я.

– Думаю, что жизнь жестока, а тот, кто ее придумал, еще более жесток, – Тейт наклонил голову, уставившись в ночное небо. Хмурая гримаса тронула его губы. – И это только в те дни, когда я готов отказаться от своего скепсиса и предположить, что есть мир, в котором Кел еще существует.

Я попыталась сглотнуть ком в горле. У Тейта в груди дыра в форме Келлана. Я хотела наполнить ее до краев. Войти в его тело и увидеть мир таким, каким видел его он. Хотела испытать ту же боль, которую испытывал он, и взвалить ее на свои плечи.

– Ты права, – ветер донес до меня его слова, как любовное письмо, переданное в тайне. – Келлан был очень сильным, раз продержался так долго.

Я уставилась на ноги, пошевелив пальцами, лишь бы только не заплакать, а когда снова смогла дышать, вернула внимание к Тейту.

Он уже устремил взгляд на меня. Я почувствовала пылкость его взора и вздохнула. В его глазах читался вопрос. Я догадывалась, о чем Тейт хочет спросить, но не знала, хочу ли я, чтобы он озвучил этот вопрос или зарыл его на глубину шести футов, чтобы больше никогда о нем не слышать.

Спроси, решила я.

Спроси меня, что я делала на той крыше в ту ночь, когда встретила Келлана. Пожалуйста, Тейт. Ты уже знаешь.

Я сглотнула.

– Раньше я думала о его последних минутах. До падения. Что промелькнуло у него в голове? Он боялся? Был ли он взволнован? Или он был просто безразличным… ко всему? Может, даже все перечисленное.

– А теперь ты об этом не думаешь?

– Теперь я поумнела, – я поставила ноги на глобус, подтянула колени к груди и обхватила их руками, как только обрела равновесие. Во всяком случае, физически. – Для начала, это самая изощренная пытка – представлять минуты перед тем, как умирает тот, кого ты любишь. Не рекомендую этого делать. Даже чуваку, который изобрел гильотину. Но еще думаю, Келлан спланировал свою смерть задолго до того, как о ней узнали мы, и в этот план он включил путь к нашему исцелению.

Тейт протянул ладонь.

– Пожалуйста, раскошелься на указания и карту, потому что я чувствую себя обделенным, черт возьми.

Я потянулась к его руке, как будто могла дотронуться до нее с такого расстояния.

– «Милый Яд». Вот карта. Извинение. План.

Тейт пошевелился, словно хотел взяться за мои протянутые пальцы, но, услышав мой ответ, повернулся к Юпитеру.

Удача. Оптимизм. Изобилие.

Сейчас мне пригодилось бы любое из перечисленного. Заранее спасибо.

Он устроился на наполовину оранжевом, наполовину зеленом шаре. В такое время я не особо могла различать цвета. Но я знала. Как и знала, что Тейт отклонит любое приглашение прочитать рукопись своего брата.

– Я пас.

Видите?

Тогда я решила,