прогресса в наш последний день совместной работы, но семья Маркетти славилась непредсказуемостью. Когда осталось всего несколько страниц, я поймала себя на том, что мои мысли блуждают. Я грызла кончик дешевой ручки, размышляя о его реакции.

Терри нахмурился, постучав по книге тыльной стороной ручки.

– Ты забыла внести правки в этот абзац?

Я взглянула на перевернутый отрывок, но мне не нужно было смотреть, чтобы понять, о чем говорит Терри. Наверное, этот абзац был про Тейта. Что еще это могло быть?

– Я отклонила твои правки в абзаце, – выделенные строки расплывались, а потом я сфокусировала взгляд. На меня уставилось слово «ненависть».

– Не потрудишься объяснить?

– Если Тейт когда-нибудь прочтет «Милый Яд», я хочу, чтобы он прочитал эти строки такими же, какими их написал Келлан.

Особенно этот абзац. Первое упоминание о Тейте.

Терри кивнул.

– Хорошо.

И все. Только это вовсе не говорило, что человек регрессировал в своем путешествии прочь от облегчения.

Я закончила рукопись первой и продолжала грызть ручку, перестав только тогда, когда чернила чуть не окрасили мои зубы в малиновый цвет.

– Могу я кое о чем спросить?

Терри не отрывал взгляда от страниц.

– Разве отказ тебя остановит?

Я покраснела.

– Нет.

– Продолжай.

– Что случилось с «Несовершенствами»?

Он справился со своей задачей, дочитав последнюю страницу, и закрыл рукопись, посмотрев своими пронзительными серо-голубыми глазами в мои мятно-зеленые.

– Удивлен, что тебе потребовалось столько времени, чтобы спросить.

– Это отказ?

– Это вопрос номер два, дорогая, – Терри закрыл ручку колпачком и бросил ее рядом с блокнотом. – Ты оплачиваешь счета, и, насколько я знаю, на мели больше, чем я.

– Я боялась спрашивать. Боюсь, каким может быть твой ответ.

Боюсь, что он будет за гранью. Боюсь, если так и произойдет, это будет означать, что я не смогу работать с тобой над «Милым Ядом», а мне нужно, чтобы эта книга стала идеальной.

Теперь, когда мы закончили, мои опасения испарились. Я все равно чувствовала себя на взводе. Все, что потребовалось, – одно крошечное изменение, чтобы все, что мы построили, рухнуло.

– Я был пьян, когда наткнулся на первый набросок «Несовершенств». Настолько, что я решил, это моя рукопись. Думал, что смогу показать средний палец каждому осуждающему мудаку, который говорил мне, нельзя писать пьяным, редактировать трезвым, потому что то, что я написал, оказалось гребаным шедевром. Я был убежден, что сорвал гребаный джекпот, потому что эта работа была чертовски хороша. Ее нужно было причесать и внести несколько серьезных правок, но рукопись была оригинальнее многих отшлифованных окончательных черновиков.

– И ты отправил текст своему агенту?

– Не сразу, – он похлопал себя по карманам в поисках сигарет и вспомнил, что я конфисковывала их при каждой нашей встрече. Я мало что так ненавидела, как сигареты. Теперь об этом знал и Терри. Он взял ручку и постучал ею по столу, продолжив: – Протрезвев, я понял, что рукопись не моя, – стук. Стук. – На самом деле, как только выпивка выветрилась, стало чертовски очевидно, что я не мог такое придумать.

Стук, стук.

Стук.

– Ты еще хранишь оригинал? – сомневаюсь, что Терри его оставил, но мне нужно было попробовать. «Несовершенства» занимали первое место в моем списке самых любимых книг – только после «Милого Яда». Увидев неотредактированную версию, я как будто окажусь в сознании ее автора. У меня так чесались руки ее заполучить.

Терри отмахнулся от меня.

– Я был слишком горд, чтобы красть ее. Клянусь. Но мне позвонила агент и сказала, что моему издателю не нужна рукопись, которую она пыталась им продать, потому она предложила написать что-нибудь более продаваемое, – он выплюнул последнее слово, как будто это было ненормативной лексикой.

– Она не ошиблась, – я чувствовала необходимость вступиться за незнакомого человека, но Эбигейл и Рейган часто давали своим авторам такой же совет. Без громкого имени или связей издатели не шли на риск, если рукопись того не стоила. Если только это были не «Несовершенства».

– Она ошибалась, – настойчиво возразил Терри, снова постучав ручкой. – Она вообще не особо старалась продать мою писанину. В лучшем случае сомнительную. И, безусловно, безнадежную. Самое противное, что эта ведьма больше не представляет мои интересы, но по-прежнему получает долю от каждой продажи «Несовершенств».

– Она продала книгу издателю. Имеет право на долю от выручки.

– Любой, кто умеет чесать языком, сможет продать эту книгу, – Терри помолчал. – На самом деле мне и чертова слова говорить не пришлось, чтобы ее продать. Нужно было просто передать рукопись любому издателю из «Большой пятерки» – и остальное уже история, – он все стучал и стучал ручкой. – Суть в том, что ей не стоило говорить мне написать то, что можно продать.

– Давай каждый останется при своем мнении.

Терри фыркнул. Это предложение – единственное, с чем мы оба были согласны. Но оно сработало. Мы закончили «Милый Яд» без сучка и задоринки. Восемнадцатая глава не считается, потому что я поддержала решение Терри сохранить тот отрывок, не внося изменений. Я просто хотела получить от него объяснения, но мои представления о Терри витали где-то ниже чувака, который спроектировал Пизанскую башню, и выше Джо Экзотика. Однако он действительно вырос в моих глазах.

Снова стучит.

Его авторучка сломалась. Темно-синие чернила разлились по столешнице, стекая по краю и разбрызгиваясь по паркету. Скоро на нем останутся пятна, и я, возможно, разволновалась бы по этому поводу, если бы Тейт не упомянул, что избавился от планов отремонтировать дом после смерти Келлана. Чем сильнее Терри разгромит жилье Тейта, тем выше шансы, что он наконец созреет сделать что-то для себя. Думаю, сегодня я была в настроении на всех давить.

Терри скривил верхнюю губу – явный признак того, что он собирался перейти к обороне.

– Если бы она не сказала мне написать то, что можно продать, я бы ни за что не стал красть «Несовершенства».

Похоже, великий Терренс Маркетти не умел нести личную ответственность, поэтому я не стала на него давить.

Неправда, напомнила я себе. Он справился с «Милым Ядом». Его просто нужно подтолкнуть. Ему нужен тот, кто укажет на его недостатки, подарит ему немного суровой любви и подтолкнет в верном направлении.

Поскольку у Терренса Маркетти не было друзей, думаю, его другом можно считать меня.

Я приподняла бровь.

– Значит, ты украл рукопись, потому что в тот момент она была тебе нужна, а ты не хотел писать что-то продаваемое.

Он пожал плечами.

– Я не продаюсь.

– Только воруешь.

– Книгу не опубликовали бы, если бы я ее не забрал, – Терри поднял обе ладони вверх. – Автор, у которого я взял «Несовершенства», так ничего и не опубликовал и явно не планировал этого делать. Это как с «Милым Ядом». Если бы я не вмешался, книга Келлана умерла бы вместе с ним, а это стало бы весьма печальным фактом. Терять сына невыносимо. Терять его слова ни с чем не сравнимо.

Кража работы неизвестного автора не совсем равняется редактуре последней рукописи его сына, как пожелал тот перед смертью. Даже близко.

Я решила возразить на эти ложные аналогии.

– Значит, ты оказал парню услугу?

– Эй, я тоже написал «Несовершенства», – возразил он. – Я внес очень серьезные правки. Гребаные двадцать тысяч слов. Такие серьезные, что, думаю, это вынесло ему мозг. Я так сильно изменил оригинальную рукопись, что это заставило его пересмотреть каждое слово, которое он написал после этого.

– Значит, ты оказал ему услугу.

Он отодвинул стул.

– Я не обязан сидеть здесь и все это выслушивать.

Я остановила табуретку ногой и не сдвинулась с места, даже когда от удара заныла голень.

– Думаю, обязан, Терри, потому что, похоже, ты впервые честно признался в плагиате. И вообще – в своих ошибках. Каково это – быть честным хоть раз в жизни? Каково это – встретиться лицом к лицу со своими трудностями?

Он потянулся пальцами к сломанной ручке и отдернул их, когда один из зазубренных краев поранил кожу. Чернила растянулись по кончикам его пальцев, как полосы зебры. Терри потер поцарапанную кожу.

– Это не эпизод «Шестидесяти минут».

Нет, но я чувствовала себя подделкой Лесли Шталь, Опры и доктора Фила в одном лице. Я намеревалась помочь Терри всем, чем смогу. Не ради него, а ради его сыновей. По какому-то волшебству,