устройству сантиметрового диапазона волн. Но у нацистов оставалось достаточно времени, чтобы выявить, пытать и уничтожить внутренних врагов. Гиммлер потребовал расследования.

Стоя рядом с дымящимися руинами немецких радаров, Рунге притворялся дураком. Если бы он казался умным, он был бы уже мертв. Ему нужно было убедить ведущих нацистов, таких как Геринг, что Германия проиграла радиолокационную войну из-за его глупости.

В войне, полной мрачных трагедий, выступление Рунге было моментом поразительной комедии. Он убедил Геринга, что неудача в сантиметровом диапазоне – чистая некомпетентность. Геринг поверил и начал жаловаться, что у отечественных ученых-радиологов «слишком мало мозгов в тупых головах». Он завернул прошение Гиммлера о расследовании [4]. В конце концов, быть дураком не запрещено.

Поразительно, но Рунге не оставил свою диверсионную миссию даже после того, как устройство на «Стирлинге» было обнаружено. Он знал о нацистском зле и был готов рискнуть жизнью, чтобы уничтожить его. Он выдвинул «замечательный» аргумент, что союзники не будут использовать свой новый сантиметровый радар на море [5]. С научной точки зрения его аргументы не имели смысла. Но как антинацистский ход это было блестяще. Люфтваффе последовали совету Рунге и не сообщали флоту об устройстве в течение шести месяцев. Тем временем британцы использовали радар на море, чтобы проредить флот нацистских подводных лодок, при этом немецкий флот не имел ни малейшего представления о том, как это происходит. Один телефонный звонок из люфтваффе позволил бы военно-морскому флоту разработать контрмеры. Но уловка Рунге фатально задержала передачу знаний [6].

Насколько эффективна была диверсионная операция Рунге? Он, вероятно, больше, чем любой другой немец, ответственен за раннее падение тысячелетнего рейха нацистов. Благодаря ему нацисты ослепли, а их демократические враги прозрели. В других сферах, от реактивных самолетов до ракет «Фау-2» и танков, нацисты лидировали. Но в области радиолокации они потеряли огромное преимущество, и все остальные их преимущества были сведены на нет [7].

Как писал историк Норман Ридли: «Основной проблемой развития радаров как интегрированного компонента немецкой армии была плохая координация между военными и научным сообществом… Профессор Вильгельм Рунге, руководитель отдела развития Telefunken, отметил, что особенно в случае с люфтваффе “они никогда не знали, чего хотят. Одно ведомство говорило одно, а это обычно отменялось другим”» [8]. Рунге скромно хвастался своей диверсионной кампанией. Ее целью было заставить нацистских бюрократов отменять решения друг друга – легкое дело для такого человека, как доктор Рунге, который привык к сложной математике.

Мы не знаем точных слов, которые Белл сказал Рунге во время их встреч в 1934 году. Но несомненно, что Белл оказал своему другу моральную поддержку. Поощрение является важной, но часто пренебрегаемой частью разведывательного бизнеса. Лучшие шпионы работают на преданность.

После прощания с Рунге во Фрайбурге и отправки его обратно в Берлин «с полным баком бензина» следующей остановкой Белла стала беседа со старым научным руководителем, этническим евреем-протестантом Эдмундом Гуссерлем. Когда-то он был уважаемым почетным профессором Фрайбургского университета, но после прихода к власти нацисты отстранили его от должности из-за этнической принадлежности. Белл знал, что Гуссерль был патриотом, который во время Первой мировой войны вложил свои сбережения в военные облигации. Его сын Вольфганг погиб в окопах; другой сын, Герхардт, ослеп на один глаз. Но нацистов не волновал патриотизм семьи. Гуссерль был евреем, и они боялись его «крови».

Белл также встретился с другом Гуссерля Герхардом Риттером, «арийцем» по определению Гитлера и консервативным историком. Их разговор был «долгим и очень интересным». Вполне вероятно, что Риттер объяснял, насколько сильно он ненавидел нацистов. Оппозиция нацизму была общей среди немецких консерваторов, которые ненавидели нацистов за то, что они были революционными радикалами и социалистами. «Сохранение» Германии означало сохранение традиции либеральной толерантности страны. Как и Рунге, Риттер был против не только в теории[122]. В 1944 году нацисты обвинили его в заговоре с целью убийства Гитлера и заключили в тюрьму до конца войны. Он был одним из немногих арестованных по подозрению в заговоре, кто выжил и рассказал эту историю.

После Фрайбурга Белл медленно собирался покинуть Германию, но по пути продолжал навещать друзей, в том числе физика Пауля Эвальда в воскресенье, 19 августа. Тем утром Белл наблюдал из окна своего гостиничного номера, как процессия гитлерюгенда маршировала в честь дня голосования. Голосование было фиктивное, сопровождавшееся насилием и запугиванием, с целью объединить позиции президента и канцлера при Гитлере. Нацисты победили, набрав примерно 90 % голосов. Но примечательно, что 10 % проголосовали против, несмотря на запугивание и безнадежность победы. Это число символизировало отважных немцев, способных подорвать нацизм изнутри.

Четыре дня спустя наступил последний на какое-то время вечер Беллов в Германии. Они въехали в страну во время штормовой, опасной погоды и покидали ее так же. Они добрались до своего жилья как раз вовремя: «Вскоре после того, как мы приехали, над горами прошла гроза. Очень хороший вид с нашего балкона: полная луна за горами, черные тучи, сильный ветер… Впоследствии я узнал, что она нанесла значительный ущерб в других местах». Иллюстрация положения в Германии: красиво на вид, но смертельно опасно внутри.

5 сентября Белл прибыл в Лондон для выполнения части миссии по распространению разведывательной информации. На следующий день он потерял корпус своих часов и «отнес их туда, где купил 15 лет назад». Поломка часов – к несчастью, но к счастью – оказаться в этот момент рядом с часовым магазином. В течение 15 лет эти часы хранили информацию о тайном заговоре нацистов по мировому господству. Теперь он снова сообщал революционные новости.

В течение следующих дней Белл встретился с доверенными лицами британской разведки, в том числе со своим старым другом генералом Нилом Малкольмом, главой британской военной миссии в Берлине в 1919 году, и полковником Жоржем Ванье из канадских вооруженных сил, раненым героем войны и глубоко религиозным человеком со «здравым характером», которым, по выражению Хью Кинлисайда, восхищались и которого уважали во всей Канаде [9]. У нас нет стенограммы, что было сказано на встречах, но последующие письма Белла генералу Малкольму раскрывают ту часть информации, которую он, вероятно, выделял. Белл знал, что приближается война. Сегодня это может показаться очевидным, но тогда это было не так.

В письме Белла генералу Малкольму в 1937 году четко обозначено различие: либо удовлетворить фашистские требования Гитлера и Муссолини, либо выступить против них. Белл убеждал, что уступка фашистским задирам создаст плохой прецедент и оправдает их претензии и политические программы. Хуже того, политика умиротворения только укрепит военную позицию нацистов, предлагая больше ресурсов для их агрессивной политики. Вместо этого