Дверь машинного отделения к чертям сорвало с петель. Паровойдвигатель мотыльнуло в креплениях, сдвинуло основание трубы – из щели, шипя,как двадцать тысяч змей, ударил пар. Дирижабль крутанулся волчком, и, пробивдеревянную переборку между салоном и машинным отделением, в машинное влетелодин из княжеских ящиков – влетел, чтобы удариться о емкость с запасом угля иразлететься в щепы. Из салона донесся душераздирающий треск: как пить дать,вырывает с корнем крепеж троса в полу гондолы…

Сварог проехал на животе вперед, но наверху удержался и,поймав паузу, нырнул в емкость с водой, закрывая крышку. И до пупа погрузился вводу.

– Здравия желаю, экипаж, как настроение? –Командир должен не терять присутствия духа.

– Мокрое, – отозвалась Клади. Охранитель очухался.«Кошачий глаз» позволял Сварогу видеть, что происходит в темном железном нутре.Рошаль наклонялся, опускал голову в воду, отфыркивался. Очухался, стало быть,но приглядывать придется, раз взялся спасать Рошалеву жизнь. Клади – оженщины! – ощупывала костюм на предмет прорех. Пэвер морщился и поглаживалпод водой ушибленное колено. Олес вдруг пропел:

Корабль плывет, толпа кричит!

Оставить рады мы

И церковь, и родимый дом!

Зеленые холмы!

– И ради этих удовольствий я покинул погреба идевочек, – тяжко вздохнул суб-генерал.

– То ли еще будет, – пообещал Сварог. Понятно, онне собирался никому рассказывать о том, что лары, одним из которых Сварог имелудовольствие быть, не могут разбиться. Потому что тогда пришлось бы врать, чтои друзья ларов, падающие бок о бок с ним в железном ящике, тоже обязаны неразбиться. Впрочем, и с ларами, которые в воде дышать умеют, что сейчас вдругоказалось неожиданно кстати, в последние дни творятся странные вещи. Взять хотябы не самоуничтожившийся шаур или произвольно сползающую личину. Последние дниприносят грустные открытия, господа, как бы тенденция, однако, не продолжилась…А Олес все надрывался:

Вот солнце слева из волны

Восходит в вышину!

Горит и с правой стороны,

Спускается в волну!

А пока продолжились потрясения в прямом смысле слова.Дирижабль швыряло из стороны в сторону. Над головой громыхало и рушилось,железный грохот сотрясал стены их вместилища, воду бултыхало, как в стакане,который крутят в руке. Сварог мог представить, что происходит: якорясхватились, грозовая буря со всей дури толкала машину вперед, попутно открытыйклапан аэростата стравливал газ, понижая высоту, винты – если до сих пор ещеработали на реверс, то как могли снижали скорость, пару тросов, наверное,выдрало к едрене фене вместе с частью гондолы, проделав в палубе пробоины, вкоторые, как из распоротого брюха акулы, вываливается в ночь всяческое барахло.Якоря вырывало то один, то другой, может быть, вместе с деревьями, с пластамиземли, однако они снова и снова цеплялись за что-то другое, сбивали проклятуюскорость. Но главное, дирижабль прибивало, пригибало к земле – это ощущалосьжелудками. И скоро они должны или врезаться в горы, но уже не на всем скаку,или заскрипеть брюхом дирижабля по лесным кронам, каменистым буграм, густойтраве или что там еще у вас внизу…

– Ну, держитесь, ребята, – предупредил Сварог,отплевавшись водой. – Сейчас шарахнет будьте-нате. Но зато это последнийаттракцион…

Ребята, которых мотало от стенки к стенке, единогласно,пожалуй, голосовали пусть за самый нервотрепный, но уж чтоб точно последнийаттракцион.

И они на нем прокатились. Дирижабль резко клюнул носом, итут же над головой рвануло, как атомный взрыв. Ясное дело: лопнула оболочкааэростата – хорошо хоть давление в нем уже упало. Людей в ящике швырнуло к переднейстенке, сбивая в кучу, но вода смягчила и этот удар.

А потом их ящик куда-то съезжал и переворачивался, замешиваякоктейль из людей внутри. Что-то сыпалось, барабаня по верхней крышке, что-тотрещало и рвалось со всех сторон.

«Лишь бы крышка оказалась не внизу», – заклинал Сварог.

Их, с позволения сказать, катапульта наткнулась на что-то,приподняла задницу, опустилась – и замерла.

Крышка оказалась внизу.

Зубастые серебряные звездочки пробивали в железном листе аккуратныепродолговатые отверстия. Вода дырочки находила и прилежно вытекала на волю изжелезного заточения. Сварог спрятал шаур. Можно, конечно, и дальше палить, покане отстреляешь отверстие шире самой широкой головы в их компании, но не лучшели для начала попробовать что попроще, что побыстрее?

Пустой железный ящик и ящик заполненный – это, знаете ли,две большие разницы. А если ящик еще и положен не на ровное – допустим,бетонное – покрытие, а на рельефное – допустим, камушки и кочки, – то ящикизнутри запросто можно раскачать толпой и окантовать. Что они и проделали.Благо все были живы.

Громыхнув, обезвоженная емкость разок перекатилась, и люкочутился сбоку. Теперь наружу можно выбираться вполне комфортно.

Они выбирались и попадали под ночь. Под беззвездную теплуюночь. Сухая гроза погромыхивала над головой, но уже без прежней ярости. Стихали ветер. Грозовой фронт относило прочь, на поиски новых жертв.

Сварог первым делом огляделся «кошачьим зрением». Ихзакинуло в предгорье, на каменистый пологий склон: валуны, редкие невысокиедеревца с кривыми стволами, чуть ниже – островок из плотных зарослейкустарника. Кабелотах в трех вниз по склону начинается полноценный лес, вполукабелоте выше по склону предгорье резко взмывало ввысь, переходя всобственно горы. Обломки «Парящего рихара» разбросаны повсюду, придаваяместности вид не самой захудалой мусорной свалки.

Потом Сварог огляделся зрением магическим. Чистота, покой иблаголепие, прямо-таки заповедник «Жизнь без магии». Или, может быть, нечистьне дурнее нас с вами, и если ей на голову валится тяжеловесный хлам, то твариокаянные будут драпать прочь со всех лап?

Сварог не без ностальгической грусти старого пилота («эх,отлетали мы свое») посмотрел наверх, посмотрел тем же самым магическим глазом.В грозовых остатках проскакивали синие с белым отливом искры.

Чувство опасности молчало. Зато его молчание с лихвойкомпенсировали недавние воздухоплаватели.

– Потроха Наваки, уже и забыл, когда последний разпопадал в такие переделки. – Пэвер сидел на травяной кочке и растиралпопеременно то колено, то плечо. – Плечо, кажется, вывихнул, медузу тебе влюбовницы и шило в мочевой пузырь!

– Ну, папаша! Вгрохал все семейные бабки в этотлетающий хрен с моторчиком – и не мог построить чего попрочнее! Вотдоска. – Олес нагнулся, поднял на всеобщее осмотрение двухкаймовый обломокстрингера гондолы. – А за нее, может быть, уплачено золотом, добытымпрадедом в походе на Микстанг. Или на нее ушел перстень, который мать привезлас собой из Бадры.