Зашипев от боли, она опустилась на колени и уставилась начерную неподвижную воду… И резко, с криком отпрянула, когда глянцевитаяповерхность вдруг с шумом разошлась и из нее, словно прямиком из преисподней,высунулась шишковатая голова чудовища. Приоткрылась пасть… Марьяна зажмурилась.

– Да брось! – укоризненно проговорил Рэнд. – Это же совсемребенок. Вроде нашего инфанта. Глупенький несмышленыш, иначе бы не попался сюдав числе трех или четырех других. Я, конечно, их не очень хорошо отличаю, носреди них есть и мой. Я собственноручно ставил на него наживку. Это, знаешь ли,штука вроде русского перемета, только наживка, конечно, побольше. Курица,например. Крокодилы, как и акулы, хватают все подряд, все, что трепыхается, ипоэтому поймать их на крючок сравнительно легко. Мой приятель – тот, чтовладеет этим участком и виллой, – приучил меня к такой охоте. Он обожаетбифштексы из крокодильего мяса.

Словно разгневавшись, крокодил звучно щелкнул челюстями. Изводы тотчас высунулась еще одна длинная голова, потом другая…

Марьяну затрясло, а Рэнд, похоже, наслаждался охватившим ееужасом и все ниже пригибался к воде, увлекая ее за собой.

– Один, два, три… – считал он, тыча пальцем, как школьник науроке. – А где же еще один? Неужели его уже скушали? На мой взгляд, мясо жестковато,вроде старой говядины, однако некоторым очень нравится. Чем крокодил моложе,тем, естественно, мясо нежнее. Правда, в пищу идет только хвост, поэтому отгромадной туши набирается от силы килограммов двадцать, а из этих детенышей –гораздо меньше. Эй, эй! – Рэнд посвистел, и головы тварей, точно по команде,обратились к нему. – Видишь, они уже привыкли, что свист – это пища! –обрадовался Рэнд.

Марьяна рванулась так, что Рэнд не удержался на корточках изавалился на бок. Однако руку Марьяны он не выпустил и тотчас же вскочил.

– Зря! – усмехнулся он. – А если бы мы оба сорвались вбассейн? Думаю, я бы выскочить успел, а вот насчет тебя – не знаю… Эти тварихоть и дети, но ушлые – спасу нет. Я же говорю – хватают все, что дергается.Так что если бы я тебя и вытащил, то изрядно обглоданной. Тогда тебя оставалосьбы только пристрелить…

– Чтоб не мучилась, – глухо выдохнула Марьяна, глядя в еголицо, казавшееся в блеклом лунном свете почти нечеловеческим.

Чего он хочет? Зачем эти словесные пытки? Или просторазвлекается? А может, хочет приготовить к той участи, которая ее ждет, если…

Если что? Если она не откроет Рэнду того, о чем и так емуизвестно?

Но ведь это идиотизм какой-то. Зачем, зачем это пустоесотрясение воздуха?!

А если и правда – идиотизм?..

Что, если Рэнд – просто психопат, у которого от удачногозавершения дела случился сдвиг по фазе, и он даже позабыл на радостях, чтоВиктор уже убит, один из охранников – тоже, а второй – в плену? Что, если Рэндсейчас отдаст приказ пытать Марьяну, опуская ее к крокодилам?

Недаром еще тогда, на допросе Надежды, Рэнд вел себястранно. Этот наряд арабского шейха, эта грубость, вылившаяся в зверинуюжестокость…

Да он безумен, безумен! Она в руках безумца!

Как образумить его? Напомнить, что все уже сделано, чтонынче вечером в ворота въехал «Патрол», из которого… Может быть, Рэнд всевспомнит и оставит ее в покое?

Ну да… Это напоминание всего-навсего будет означать, чтоМарьяна все видела. И что тогда сотворит с ней Рэнд, в дела которого онаосмелилась сунуть нос?

О Господи, и так плохо – и этак ужасно. Если бы хоть этимерзости зубастые не пялились из воды, словно в ожидании, словно говорили: мол,как ни крути, Марьяна, а попадешь к нам.

Рэнд дернул ее за руку:

– Ну?!

«Да он все равно убьет меня, – будто о чем-то постороннемподумала она. – Этот человек безумен, но мало того: он по натуре жесток. Чужиемучения доставляют ему удовольствие. Это для него – как наркотик. Он мучилНадежду не ради ответа – ради кайфа. Убил – ради кайфа. И меня тоже?»

Она взглянула на Рэнда, увидела его зверский оскал – ивнезапная ярость овладела ею. Воздух вокруг нее, чудилось, зазвенел,завибрировал, как звенит, вибрирует ночное небо, пронзенное встречными стреламимолний. Марьяна перестала бояться Рэнда так внезапно, что ее даже оторопьвзяла. С самой первой встречи, даже еще до этого, пока ее везли к неведомомубоссу, Марьяна только и делала, что тряслась от страха. Потом она пыталасьуловить смысл в его поступках – а в них, может быть, и смысла нет вовсе. Такчего ради трястись? Смерть не имеет лица – Марьяна все равно ее не увидит. Иесли Рэнд взял на себя роль этакого Азраила, то это уж он дал маху. Онперестарался, пугая Марьяну! Даже страху человеческому может, оказывается,наступить предел. Страху и готовности терпеть унижения.

Она рванулась и высвободила руку. Но не бросилась бежать.Дала слезам выкатиться из глаз и, дуя на синяки, кольцом охватившие запястье,прошептала как могла жалобнее:

– Не надо! Давайте уйдем отсюда! Пожалуйста… я не могубольше! Я скажу все, что знаю. Виктор сейчас должен быть на вилле Азиза – этоего партнер, Азиз Ашер. Адрес… вроде бы Эль-Мансор, квартал 19. Да, точно – 19.Прямо на берегу, там очень красиво!

И тут она наконец-то позволила себе заплакать по-настоящему.

Как ни странно, слезы принесли облегчение – но оченьнедолгое. Большего Марьяна просто не могла себе позволить: надо было наблюдатьза Рэндом. Она и наблюдала, а точнее, пялилась на него широко раскрытымиглазами, из которых ручьями лились слезы, всхлипывала, задыхалась, тряслась…

Было довольно темно, однако опасность обострила зрение, иМарьяна не упустила ни единого оттенка мимики: ни взлетевших бровей, нирасширенного, остановившегося взгляда – Рэнд был изумлен. Однако тотчас этовыражение сменилось улыбкой превосходства и нескрываемого удовольствия.

Конечно, если воспринимать события с той точки зрения, скакой их хотел преподнести Рэнд, это было объяснимо: он вырвал у Марьяныинформацию и должен быть доволен.

На какой-то миг Марьяне даже обидно стало, что Рэнд считаетее столь беспросветной идиоткой, а ведь она с самого начала не сомневалась, чтоэтот официальный адрес Азиза ему должен быть известен. Да и неофициальный тоже,ибо Виктора больше нет…

Чему же Рэнд так обрадовался сейчас? Ответ мог быть толькоодин: Марьяниному предательству.